Узнав, какая судьба постигла Клэр и Мирей в годы войны, я стараюсь провести соответствие между гламуром и расточительностью модной индустрии с трудностями и лишениями, выпавшими на долю швей и огромного количества других граждан Франции в то время. Сопоставление выходит странным и абсурдным.

Симона говорит мне, что она попросила бабушку записывать как можно больше из того, что ей удалось запомнить, но, разумеется, Мирей сейчас очень стара, так что это дело будет продвигаться медленно. Поэтому я стараюсь сдержать свое нетерпение.

В ожидании писем от Мирей я читаю в Интернете много книг и статей об этом периоде истории, чтобы картина жизни двух подруг вырисовалась как можно реалистичнее. Собирая разрозненные фрагменты, я продолжаю вести записи о жизни Клэр и Мирей, дополняя картину историческими подробностями, которые мне удалось найти. Почему-то мне кажется важным сохранить эту историю, чтобы потом перечитывать и каждый раз воспринимать по-новому. Я настолько погружаюсь в процесс письма, что подчас мне странно отрывать взгляд от всех этих записок, когда я сижу, поджав ноги и свернувшись калачиком на диване в гостиной маленькой квартиры, и понимать, что Клэр и Мирей – не просто тени, бродящие в соседней комнате. Я почти слышу их голоса, представляя, как они сидят за шитьем, быть может, починяя свою одежду или переделывая для себя шляпку или юбку.

При первой возникшей возможности я вновь отправляюсь в Музей моды в Париж и снова брожу по его залам. Во время моего первого визита сюда меня ослепило великолепие разнообразия мод – от древних веков до наших дней. Но на сей раз я более внимательна. Среди комнат, заполненных потрясающими экспонатами, которые требуют пристального изучения, есть и гораздо более скромные экземпляры. Вот холщовый фартук садовника; вот белый халат парикмахера; вот пара джинсов и рубаха, которые когда-то носил неизвестный рабочий. Джинсовая ткань залатана и изрядно выцвела, но и она доносит свою безыскусную правду. Эта одежда рассказывает свои собственные истории о жизни людей, которые ее носили, снова связывая историю с современностью. И как ни парадоксально, я размышляю, когда стою перед этой одеждой, что сегодняшняя мода на рваную, истертую джинсу – предел совершенства новых тенденций. Вот, оказывается, какие изношенные и потрепанные предметы гардероба стали вдохновлять современных дизайнеров.

Во время посещений музея мне также удалось узнать, что даже в самые темные времена женщинам удавалось сохранить чувство гордости за свою внешность. Парижанки пускались на различные хитрости, и стиль военных лет прекрасно отражает это: элегантные тюрбаны скрывали грязные волосы или седые корни; вместо каблуков наклеивались клинья из пробки; ноги окрашивались гущей из эрзац-кофе, а на их тыльной части рисовались углем линии, создававшие иллюзию чулок. Перед лицом вездесущей нацистской пропаганды парижские женщины нашли свой собственный способ ответа оккупантам: даже облаченные в домашнюю одежду, они высоко держали головы; они не были побежденными.

Роскошь и изобилие современной модной индустрии кажутся чем-то невероятно далеким от тех военных лет. Я начала работать в агентстве слишком поздно, у меня, можно сказать, еще и молоко на губах не обсохло, так что вряд ли мне позволили бы хоть в чем-то практически помочь на сентябрьских показах Недели моды в Париже. Мне приходилось наблюдать за всем со стороны (вернее сказать, из-за стола на ресепшене), пока темп работы в офисе все набирал обороты, а потом вдруг я осталась в одиночестве, следя лишь за телефонами, которые даже не звонили, поскольку все были на приуроченных к Неделе мероприятиях – утром, днем и даже ночью. Иногда появлялась Симона и рассказывала мне о последних коллекциях или о тех, кого видела на приеме в тот или иной вечер.

Так как Симона работает намного больше меня, она гораздо спокойнее относится к возможности наблюдать в аудитории среди законодателей мод и знаменитостей, как проходят по подиумам модели, облаченные в последние коллекции женской одежды. Они еще зададут тренды для предстоящего сезона, чтобы вновь появиться на подиуме.

Теперь, когда офис слегка поутих от бурной активности после Недели моды в Париже, которая заставила всех в «Агентстве Гийме» так напряженно работать в последние месяцы, я решила побаловать себя обедом в Café de Flore. Я понимаю, что это популярная туристическая точка, чьи расценки наверняка превышают мой обычный бюджет, который вмещает в себя субботний завтрак из кофе и круассана в кондитерской, расположенной в одном из самых тихих местечек, в переулке, ведущем от бульвара Сен-Жермен. Но с тех пор, как Симона рассказала о встрече Мирей с месье Леру, я пообещала себе, что однажды обязательно туда схожу. Я спрашиваю Симону, не хочет ли она пойти со мной, но она качает головой, пританцовывая кудрями, и отвечает, что ее попросили помочь одному из менеджеров по работе с клиентами подготовить тендер для нового заказчика.

Я пожимаю плечами и выхожу из офиса, направляясь по улице к бульвару Сен-Жермен. После минутного колебания я отправляю Тьерри сообщение с вопросом, не хочет ли он присоединиться ко мне за ланчем.

Мне понравился концерт, на который он пригласил меня той ночью, и на меня произвело большое впечатление, когда я видела его за работой. За сверхъестественной грудой технической аппаратуры он был совершенно спокоен, а кончики его пальцев аккуратно регулировали уровень звука на протяжении всего представления. Позже стайка его друзей явилась за гамбургерами, мы позволили себе расслабиться, хотя по-прежнему беседовали о жертвах в Батаклан, память о которых сохранится уже навечно. С тех пор мы встречались несколько раз с одними и теми же людьми. Я заметила, что Симона не присоединялась к нашей группе, всегда находя оправдания для того, чтобы находиться в другом месте. Мне кажется, что холодок, возникший в наших отношениях с тех пор, как мы с Тьерри впервые встретились, по-прежнему сохраняется, но она старается не допустить, чтобы это мешало нашей дружбе. И я обрадовалась, когда она, с моей поддержкой, согласилась присоединиться к нашей компании в баре вечером в следующую пятницу.

Когда мы были вместе, Тьерри всегда ставил свой стул рядом с моим, и мы часами разговаривали, в основном о работе, а иногда и о последних новостях насчет полицейских рейдов и произведенных арестов, поскольку угроза терроризма таится прямо под покровом обыденной городской жизни. В конце концов я рассказала ему о фотографии, которая привела меня в Париж, и поведала кое-что о Клэр и Мирей. Вот почему мне кажется, что он не будет против сопровождать меня в Café de Flore, прямо за углом от Рю Кардинале, где состоялась встреча Мирей с месье Леру. Но на мой телефон внезапно приходит сообщение: «Извини, не смогу, занят на обслуживании концерта в другой части города. Но в другой раз – обязательно».

В кафе на углу оживленного бульвара Сен-Жермен я нахожу место за столиком на двоих, втиснувшимся между двумя гораздо большими по размеру собратьями, и делаю заказ. Пока официант суетится, чтобы принести хлеб и графин с водой, я внимательно осматриваюсь. Кафе не сильно изменилось с времен войны. Панели из темного дерева и белые колонны по-прежнему на месте, а латунная фурнитура бара сияет, подсвечивая бутылки аперитива Апероль и Сен-Рафаэль. Я могу представить, как Мирей впервые приехала сюда и как билось ее сердце, когда она пробиралась между столами, занятыми немецкими офицерами, чтобы встретиться с кем-то в самой глубине шумного зала. Полагаю, иногда лучшая маскировка – просто оставаться на виду. Но какой смелости это требует!