Он спрятал карточку. Домашнего телефона и адреса она недала, но это уже неважно. Все равно приглашение прозвучало.

На прощание он поцеловал ей руку.

– Спасибо за хороший вечер и за массаж, –улыбнулась она.

От этой улыбки у него перехватило дыхание.

– Рад был оказаться полезным. Спокойной ночи, Лали.

1987 год

Накануне свадьбы Ева получила телеграмму. Бабушка ВарвараСеменовна внезапно умерла. Умерла во сне.

Ева рыдала, Георгий Иванович был мрачен. И даже, как нистранно, не пытался ее утешить.

– Иваныч, это дурной знак… – вдруг прошепталаЕва. – Накануне свадьбы…

– Ерунда!

– Но я должна поехать…

– Мы полетим вместе, на самолете. После ЗАГСа, –твердо произнес он. – Расписываемся в двенадцать, а самолет в четыре, яузнавал.

– Я боюсь на самолете…

– Маленькая моя, ничего страшного. Но иначе мы неуспеем на похороны. А может мне одному, ты же все-таки в положении, –вдруг растерялся он.

– Нет, я должна попрощаться с бабушкой… Пусть… Яполечу, я знаю, беременные летают… А с тобой мне и бояться нечего. Я простодура.

Утром Ева долго мыла лицо холодной водой.

– Иваныч, не видно, что я плакала?

– Нет, видно только что ты невероятно красивая игрустная, все подумают, что ты грустишь оттого, что муж у тебя старый и бедный.

Она фыркнула.

– Старый и бедный, я тут вот что подумала…

– Ну?

– Что ж, если я возьму твою фамилию, я буду Ева Браун?

Он засмеялся. В самом деле, что-то не то…

– Но по паспорту я вообще-то Евлалия.

– О! А я и не знал… Тогда будет так. Ты начинаешьсовсем новую жизнь, и в этой новой жизни тебя будут звать Лали. Лали Браун.

Платону опять приснилась Ева. И что бы это значило?Неспроста наверное после стольких лет она вдруг стала являться ему во сне.Может, надо все-таки съездить в Москву? Он даже не был на похоронах родителей.Наверное, надо побывать на кладбище… Но при чем тут Ева? Она даже не была егобольшой любовью. Просто красивая девочка, скромная, славная, вкусно делалапельмени… Хорошо, что она меня тогда бросила. Это явилось стимулом пересмотретьсвою жизнь… Но в Москву все же стоит слетать, хотя бы на неделю. Как говорится,поклонюсь могилам и назад, в Нью-Йорк. Но причем тут Ева? Глупость какая-то…

Как странно все-таки иной раз шутит жизнь. Этот человек,Родион… Он мне нравится, хоть я и понимаю, что он мне не нужен. Мне на самомделе никто не нужен, но в нем есть что-то приятное, и я была бы рада, если б онприехал в Мюнхен. В нем нет агрессии. Я убеждена, что нравлюсь ему, нет, он даже,возможно, влюблен в меня, но все-таки внял моему предупреждению и ведет себябезупречно. Может быть, даже слишком? закралась вдруг крамольная мысль. Ох нет,невозможно… Нельзя… Пошлый курортный роман всего через полтора года… Да я и несмогу… Мое тело еще слишком хорошо помнит Иваныча… И любой другой мужчина… Фу,не хочу. Ее даже передернуло от одной мысли о близости с другим. Мне в жизнивыпал счастливый билет… Такая любовь… Другой такой быть не может… Ведь мы оба спервого взгляда распознали друг в друге свою вторую половинку, потом нас опятьсвела судьба и мы больше не расставались… Двадцать лет невероятного счастья,хотя бывало иной раз так трудно, так непереносимо страшно и тяжко. Но я всегдазнала, что он со мной, что он та самая пресловутая каменная стена… А я ведьбыла совсем девчонкой… Разве я забуду, как мы полетели на похороны бабушки… И врайонном городишке на автобусной станции он вдруг встретил какого-то пожилогочеловека и изменился в лице, а тот сказал ему:

– Георгий Иваныч, я ведь знаю, что у тебя детей нет,значит, это не дочка твоя, а краля, так вот, ты зайди ко мне, тут, как тыуехал, письмо на твое имя пришло… Из Германии.

Иваныч побледнел. Потом кивнул, зайду, мол. А тот и говорит:

– Пошли сейчас, отдам тебе письмо и вся недолга.

– Ладно, – кивнул Иваныч, мой муж, мы только вчераутром расписались. Он усадил меня в чахлом скверике на лавку, а сам ушел с темтипом.

А меня всю трясло от страха, я ведь поняла, что это какой-томестный кагебешник, наверное. Письмо из Германии, как оно сюда попало? Короче,от страха я ничего не соображала. Так прошло полчаса, сорок минут, я ужеумирала… Но тут он появился.

– Что, Иваныч? – кинулась я к нему.

– Ничего страшного. Все объясню, только потом. А тоопоздаем на автобус.

И только когда мы уже собрались лететь в Москву и ждаливылета, он рассказал мне, что тот тип неплохо к нему и раньше относился. А тутсказал:

– Георгий Иваныч, времена, конечно, поменялись, но ктознает, надолго ли. У тебя женка молоденькая, красавица, похоже, дитенкаожидает, так вот тебе мой совет: уезжайте, вас в Германию зовут, и сейчасскорее всего выпустят, начнешь там новую жизнь, ты ж, как это, этническийнемец…

– Да какой я к чертям немец!

– Зря отказываешься. Ты ж классный инженер, мостовик,там себе работу найдешь, а тут… Ну, может, прорабом устроишься, только тыслишком честный, а это всем мешать будет, а мосты, Георгий Иваныч, сам знаешь,стратегические объекты, кто ж тебя, бывшего зэка, да еще политического, да сродней в Германии, мосты строить возьмет? Оно, конечно, может, все и по-другомусложится, но ты уж не молоденький, пока то, сё, а жена девочка совсем… Мой тебесовет – уезжать надо. Пока дверку не заперли.

– А почему, Анатолий Сергеевич, вы мне все этоговорите?

– Да потому что уважаю тебя, ты мужик настоящий,кремень, а это в наше время штучный товар. А я… я ведь тоже инженером был, ворганы по путевке комсомола попал и уж выдраться не сумел… И я тоже вродессыльного… Раньше в Свердловске работал, да ошибку допустил, вот меня и отправилив эту глушь… Словом, не обо мне речь. А ты, если не уедешь, под первый жезаворот гайки можешь обратно загреметь. Девчонку жалко будет.

Я слушала с замиранием сердца.

– Иваныч, что ты решил?

– Ты поедешь со мной?

– С тобой? Хоть на край света.

– Тогда попробуем выехать. Действительно, что намтерять, кроме своих цепей?

– А ты немецкий-то хоть знаешь?

– Знаю. И тебя с завтрашнего дня буду учить.

– Ой, Иваныч, а как же институт?

– Там пойдешь учиться. Освоишь язык и пойдешь. Какиетвои годы! А мне и вправду здесь по специальности работать не дадут.

– А там что, сразу дадут?