всего, вам было бы противно прикосновение чего-то грязного. Поверьте, леди, мне и самому такое состояние крайне неприятно.

Кошечка невольно улыбнулась:

— А ты такой же забавный, как и раньше…Я тут на досуге вспомнила про тебя, и мне вдруг захотелось поболтать с тобой в домашней обстановке. — И, уже обращаясь к сопровождающим стражникам, добавила: — Немедленно отправить этот номер на внеочередную санобработку, снабдить новой одеждой и обувью, а также обеспечить конвой. Он должен быть в хозяйской усадьбе у моей двери ровно через два часа и не минутой позже…

Стражник начал перебирать ключи, и Кошечка нетерпеливо фыркнула:

— Живее, солдат. Время пошло.

Замок был разомкнут, цепь снята, и землянин, склонив голову и прижав ладони к груди, произнес:

— Благодарю вас, великодушная госпожа.

— Жду через два часа в усадьбе, — еще раз напомнила Кошечка скорее стражникам, нежели землянину, и направилась к выходу.

Чуткое ухо уловило звук шагов в коридоре. Кошечка почему-то лихорадочно заерзала в кресле, примеряясь, как бы покрасивее сесть. Шаги смолкли, прозвучало тихое ругательство, и раздался деликатный стук в дверь.

— Войдите. — Девушка машинально поправила прическу.

Дверь отворилась. На пороге стояли солдат конвоя и пленный. Землянин неплохо выглядел — все та же невозмутимая стать, свойственная только внутренне уверенным в себе людям, хотя месяцы безвылазного пребывания в шахте и давали о себе знать. Кожа его, когда-то имевшая красивый оттенок натурального загара, побледнела почти до молочной белизны, он похудел, и озера глаз еще отчетливее выделялись на осунувшемся от утомления и плохого питания лице, однако приобретшем теперь еще более заметные благородно-утонченные черты.

— Оставь нас, — махнула рукой Кошечка стражнику.

Солдат тут же ушел.

Землянин же поклонился и поцеловал поданную Кошечкой руку.

— Присаживайся, — миролюбиво предложила она, разглядывая его с головы до ног. — Побеседуем.

Пленный сел в кресло, непринужденно облокотившись на спинку и положив ногу на ногу. Такой вольности в присутствии хозяйки не позволил бы даже и начальник стражи, однако Кошечка и не заметила этой крайней наглости, настолько была поглощена раздумьями о том, как начать разговор.

— Ну, как тебе здесь нравится? Понял, кто здесь хозяин? — наконец задала она «риторические» вопросы. — Я поболтала о тебе с надсмотрщиками, так они говорят, что ты был несколько раз избит невольниками, работающими с тобой рядом, и даже не пытался защитить себя. Почему ты не дал им сдачи сразу или хотя бы не отомстил немного погодя, чтобы больше неповадно было? Неужели ты слабее их порознь или просто струсил?

— Не вижу в этом смысла, — ответил землянин. — Они ведь несчастнейшие люди. Жить так, как они живут, просто нельзя.

— Ты еще и жалеешь своих обидчиков? Да ведь они издевались над тобой! Причиняли тебе боль!

— К сожалению, разум их беспробудно спит, а существование тянется бесконечной чредой унижений и ненавистной механической работы при отсутствии возможности проявить хоть какие-то человеческие чувства. Насильственно низведенные до состояния вьючных животных, эти несчастные просто не в состоянии общаться по-человечески: их часто охватывает безысходное отчаяние, что и проявляется в постоянной озлобленности, а то и вообще в немотивированной агрессии ко всем окружающим. И в довершение всего они несвободны даже в движениях, держать людей на цепи — это дичайшее варварство…

— Ах, тебе не понравилось цепь? По-твоему, так твои хозяева — дикари и варвары? — Кошечка усмехнулась при мысли о том, как сейчас «пугнет» чужака, и достала из ящика стола наручники, красноречиво щелкнув браслетами. — А знаешь, мне нравится, когда некоторые особо дерзкие рабы просят прощения за непонравившиеся хозяйке слова, стоя на коленях. И тогда жизнь ничтожного наглеца, вымолившего помилование таким образом, может быть существенно улучшена. В противном случае — сначала карцер и хорошая порка, а потом опять забой, цепь и кирка до тех пор, пока не вытащат на свет Божий в последний раз только за тем, чтобы окончательно зарыть в соседней братской яме.

Землянин медленно встал из кресла и склонился перед Кошечкой, протягивая обе руки для наручников.

Кошечка вдруг смутилась и растерялась: ей казалось, что она заранее просчитала его реакцию, однако подобного она явно не предусмотрела.

Около минуты длилось тягостное молчание. Наконец пленный поднял на нее взгляд и твердо сказал:

— Просить прощения за свои слова я не собираюсь. Ведь они все равно правда — независимо от того, нравятся они вам или нет. Оскорбить же вас лично, леди, не хотел.

Тут девушка очнулась от растерянности и с поспешностью произнесла:

— В другое время я с удовольствием приказала бы сейчас же нещадно высечь тебя за непомерную для раба спесь и отправить обратно в шахту в самый дальний забой. Но сегодня я почему-то подозрительно добрая, так что тебе на самом деле очень повезло с хозяйкой, хотя ты этого пока и не осознаешь. Ох! Учить тебя, дурака, долго еще учить уму-разуму…Присядь, что вскочил? Наш разговор еще не окончен.

Землянин снова сел в кресло и вдруг, прикрыв рот ладонью, глухо закашлялся.

— На, возьми. — Кошечка быстро достала из кармана носовой платок и протянула ему, наблюдая, как его скулы подергиваются неестественным румянцем.

Он взял платок и прижал к губам. Кошечка ждала, пока приступ кашля закончится. Наконец землянин успокоился и устало откинулся на спинку кресла, щеки его все еще пылали.

— Да ты заболел! — Кошечка постаралась сделать выражение лица как можно более равнодушным и даже брезгливым. — Слабак! Другие невольники работают в шахте годами, а нежный земляшка не выдержал и нескольких месяцев!

— Все люди на руднике больны в той или иной степени. Все без исключения, а не только подневольные рабочие. — Землянин опять открыто глянул в глаза девушке. — Даже ваш отец выглядит нездоровым.

— Что? Да как ты смеешь?! — вспылила Кошечка. — Повелитель Джорджии полон здоровья и жизненных сил! Все рабы обязаны желать ему здоровья! Впрочем, — уже с грустной задумчивостью продолжала она, — он действительно стал себя плохо чувствовать. Он, конечно, отрицает, что часто бывает на руднике. Это ложь, чтобы меня успокоить. На самом деле он не может бросить дела. Ведь наше время никому нельзя доверять, все нужно контролировать! Последнее время дела идут хуже и хуже, рудник снижает добычу. По сравнению с прошлым годом он стал давать на треть меньше выработки. Рабы мрут как мухи, новые невольники дорожают, да и завозят их реже и реже. Стража требует повышения жалованья и надбавок за то, что приходится лазить по дальним забоям… Отца все это ужасно огорчает.

— Шахта очень опасна, пыль и испарения руды ядовиты, средств защиты вообще не предусмотрено. Ваш отец очень серьезно болен. И, судя по всему, заболевание у