был превосходным придворным трубачом, но теперь вы мне скажите, что делал и говорил светлейший князь, когда он изволил наигрывать военный марш?

– Что делал, что говорил? – переспросил лейб-камердинер. – Гм! Не очень-то много. Его светлость обернулись ко мне, посмотрели на меня пристально, поистине огненными глазами, изо всей силы дернули звонок и при этом громко воскликнули: «Франсуа! Франсуа!» – «Я здесь, ваша светлость!» – воскликнул я. Но светлейший князь изволили гневно сказать: «Осел, зачем ты тотчас этого не сказал?» И потом: «Костюм для прогулки!» Я исполнил приказание. Его светлость изволили надеть на себя зеленый шелковый сюртук без звезды и отправились в парк. Они запретили мне следовать за собой, но… ведь нужно же, ваше превосходительство, знать, где находится его светлость, может случиться несчастие… Я следил издалека и заметил, что его светлость направились к рыбачьему домику.

– К мейстеру Абрагаму? – воскликнул гофмаршал с изумлением.

– Точно так, – ответил лейб-камердинер, состроив важную, таинственную мину.

– В рыбачий домик, к мейстеру Абрагаму, – повторил гофмаршал. – Еще ни разу светлейший князь не посещал мейстера в рыбачьем домике.

Наступило многозначительное молчание, потом гофмаршал опять продолжал:

– И князь не подал ни малейшего вида?

– Ни малейшего! – ответил глубокомысленно лейб-камердинер. – Однако, – продолжал он, хитро улыбаясь, – окно в рыбачьем домике выходит прямо в густой кустарник, там есть такое углубление, где слышно решительно все, что говорится в домике, можно было бы…

– Любезнейший, если бы вы это устроили! – воскликнул гофмаршал в полном восхищении.

– К вашим услугам, – проговорил камердинер и тихонько скользнул в сторону.

Но только что он вышел из-за куста, как столкнулся с князем, который именно в это время возвращался в замок. Камердинер в боязливом почтении отпрянул назад.

– Vous etes un grand болван! – прогремел князь, обращаясь к нему, потом, холодно сказав гофмаршалу «Dormez bien», он удалился в замок вместе с лейб-камердинером.

Гофмаршал стоял совершенно обескураженный. «Рыбачий домик, мейстер Абрагам, dormez bien», – пробормотал он и решил немедленно отправиться к государственному канцлеру посоветоваться насчет значения этого таинственного события и возможных из него последствий.

Мейстер Абрагам проводил князя именно до того самого куста, где находились гофмаршал и камердинер. Здесь он вернулся назад по приказанию князя, не желавшего, чтобы из окон замка увидели его светлость в обществе мейстера.

Благосклонный читатель уже знает, насколько князю удалось замаскировать тайный визит к мейстеру Абрагаму. Но кроме камердинера еще одна особа выследила князя незаметным для него образом.

Мейстер Абрагам почти дошел до своего домика, как вдруг совершенно неожиданно прямо перед ним показалась советница Бенцон на одной из аллей, уже начинавших темнеть.

– Ха, – воскликнула Бенцон с горьким смехом. – Князь совещался с вами, мейстер Абрагам. Вы на самом деле являетесь опорой княжеской фамилии: и на отца, и на сына вы распространяете благодеяния своей мудрости и опытности, и если какой-нибудь добрый совет окажется слишком дорогим или неисполнимым…

– Тогда, – прервал мейстер Абрагам госпожу Бенцон, – найдется некая советница, являющаяся настоящим светилом, которое все здесь озаряет своим лучезарным блеском, и под благодетельным покровительством которого может вести беспечальную жизнь и бедный старик – органный мастер.

– Не смейтесь так, мейстер Абрагам, – проговорила Бенцон. – Светило, озаряющее здесь все своим лучезарным блеском, может скрыться с нашего горизонта, побледнеть и совсем погаснуть. Странные события, по-видимому, готовятся в уединенном семейном кружке, который называется здешним двором. Быстрый отъезд жениха, которого ждали с таким нетерпением, – ужасное состояние Гедвиги… Это должно было глубоко поразить князя, если бы только он не был совершенно бессердечным человеком.

– Вы не всегда были такого мнения о нем, госпожа советница, – возразил мейстер Абрагам.

– Я вас не понимаю, – презрительно проговорила Бенцон, бросив на мейстера уничтожающий взгляд и потом быстро отвернув свое лицо.

Князь Иреней, питая к мейстеру Абрагаму чувство доверия и даже признавая его умственное превосходство над собой, отбросил в сторону всякие конвенансы и, сделав визит в рыбачий домик, излил перед мейстером все свое сердце в то время, как на все замечания Бенцон о злополучных событиях дня он упорно отмалчивался. Так как мейстер об этом знал, взволнованное состояние советницы не было для него неожиданностью, хотя он был несколько удивлен тем, что Бенцон, обыкновенно холодная и замкнутая, не сумела скрыть свое волнение.

Но советница, конечно, не могла не чувствовать себя оскорбленной, так как она опять увидела поколебленными свои права на монополию опекунских забот о князе, – поколебленными в такой важный критический момент!

По причинам, которые, быть может, вполне выяснятся впоследствии, брак принца с Гедвигой был предметом самого горячего желания со стороны советницы. Этот брак, по-видимому, был поставлен теперь на карту, и каждое вмешательство третьего лица казалось ей помехой. Кроме того, в первый раз она увидела себя окруженной непроницаемыми тайнами, в первый раз князь безмолвствовал перед ней, могла ли она быть оскорблена более – она, главная двигательная пружина в механизме сказочного двора?

Мейстер Абрагам знал, что сохранение самого невозмутимого спокойствия – наилучшее оружие против всяких женских волнений: он безмолвно стоял около Бенцон, которая в глубоком раздумье облокотилась о перила моста (уже известного благосклонному читателю) и устремила свой взор на далекие кустарники, облитые последними лучами заходящего яркого солнца.

– Какой чудный вечер! – проговорила Бенцон, не оборачиваясь.

– Очень, очень хорошая погода! – ответил мейстер Абрагам спокойным, веселым тоном, точно у него было что-то радостное на душе.

– Вы, милый мейстер, – продолжала советница, – не должны сердиться на меня: я была так глубоко огорчена, когда князь вдруг подарил вам одному все свое доверие и пожелал услышать только от вас совет в таком деле, где искушенная житейским опытом женщина может посоветовать гораздо лучше. Но теперь я совершенно победила всякое чувство мелочного самолюбия – чувство, которое я была не в силах скрыть. Правда, князь должен был сам сказать мне все, но я теперь сама узнала его тайну другим способом и, в конце концов, могу только одобрить возражения, сделанные вами князю. Я готова сознаться, что я поступила не совсем похвально. Но меня может извинить одно: я повиновалась не столько женскому любопытству, сколько чувству глубокого участия ко всему, что касается княжеской фамилии. Узнайте же, мейстер: я подслушала весь ваш разговор с князем, поняла каждое слово.

Мейстером Абрагамом овладело странное чувство иронической насмешливости и горького раздражения. Так же, как и лейб-камердинер, он отлично заметил, что в углублении, покрытом кустами и находящемся перед окном рыбачьего домика, слышно каждое слово, которое здесь говорится. Однако, благодаря искусным акустическим приспособлениям,