заняты науками, для того чтобы иметь досуг на знакомства с котами. Извините, любезный друг, но, на самом деле, вы имеете вид жизнерадостного, упитанного, гладкого празднолюбца, а вовсе не какого-нибудь педанта-книгоеда. Поверьте, именно эта проклятая сытая жизнь делает вас таким ленивым и неподвижным. У вас было бы совсем другое настроение духа, если бы вы, как наш брат, бродячий кот, должны были говеть, пока где-нибудь не найдете пару рыбьих костей или не изловите какую-нибудь жалкую пичужку.

– Я думал, – прервал я друга, – что у вас вполне хорошее, обеспеченное положение. Да ведь ты, братец, раньше был…

– Об этом как-нибудь в другой раз, – гневно проговорил Муций. – А вы все-таки филистер, и я запрещаю вам говорить мне ты, пока мы не выпьем с вами на брудершафт.

Извинившись возможно вежливее перед разгневанным другом, я просил забыть нашу минутную размолвку. Он продолжал более мягким тоном:

– Итак, приятель, вам нужно переменить образ жизни. Вам нужно проветриться, котов посмотреть и себя показать. Белый свет велик.

– Муций, друг мой, что вы говорите! – воскликнул я с испугом. – Разве вы забыли, что я вам рассказывал в подвале несколько месяцев тому назад, как я однажды выпрыгнул из английской коляски, как, вступив в свет, я натолкнулся на различные пренеприятные приключения? Вы забыли, как я только благодаря доброте Понто был в конце концов спасен и возвращен к моему мейстеру?

Муций злорадно улыбнулся.

– Да, – возразил он, – действительно, вот штука! Добрый Понто! Этот надменный фат, дурак, лицемер, принявший в вас участие потому, что ему нечего было делать, потому, что его самого это позабавило! А попробуйте вы отыскать его в Пудель-ассамблее или на собачьей сходке – он сделает вид, что не узнал вас или даже искусает! Добрый Понто! Вместо того чтобы ввести вас в истинную сферу светской жизни, он набил вам голову глупейшими человеческими историями! Нет, Мурр, смею вас уверить, вы тогда попали совсем не в свою сферу! Поверьте мне, все ваши занятия в такой изолированной обстановке не принесут вам ни малейшей пользы. Вы все-таки, в конце концов, останетесь филистером, а что может быть скучнее и пошлее ученого филистера!

Я чистосердечно признался Муцию, что, собственно, не вполне понимаю, к чему клонится его речь, а также, что нужно в точности разуметь под выражением «филистер».

– Эх, приятель, – отвечал Муций, улыбаясь с приятностью, так что в это мгновение он похорошел и показался мне прежним Муцием, – эх, приятель, было бы напрасно пытаться объяснить вам все: вы никогда не поймете, что такое филистер, пока сами не перестанете быть филистером! Но, если хотите теперь же ознакомиться с главнейшими чертами котовского филистерства, тогда я…

(Мак. л.) …необычайное зрелище. Посредине комнаты стояла принцесса Гедвига, лицо ее было смертельно-бледно, взгляд неподвижен. Принц Игнац забавлялся с ней, как с манекеном. Он поднимал ее руку вверх – и рука неподвижно висела, нагибал ее вниз – она опускалась. Он тихонько подтолкнул Гедвигу вперед – она пошла, он остановил ее – она стала, посадил ее в кресло – она беспрекословно села! Принц так был поглощен своей игрой, что не заметил, как кто-то вошел в комнату.

– Что это вы делаете, принц?! – воскликнула княгиня.

Принц, хихикая и радостно потирая руки, заявил, что сестра Гедвига сделалась теперь доброй и послушной, делает все, что он хочет, и даже не спорит, как прежде, и не бранит его. При этом он опять начал командовать и приводить принцессу в самые различные положения. Каждый раз, когда она беспрекословно вставала или садилась, он громко смеялся и радостно прыгал.

– Это ужасно! – проговорила княгиня дрожащим голосом, в то время, как на ее глазах заблистали слезы.

Лейб-медик подошел к принцу и повелительно сказал:

– Оставьте ее в покое, принц!

Потом он взял Гедвигу на руки, осторожно опустил ее на оттоманку, находившуюся в комнате, и задернул занавеси.

– Теперь принцессе нужен только безусловный покой, – проговорил он, обращаясь к княгине: – Я покорнейше попрошу принца выйти из комнаты.

Принц начал строить разные гримасы и захныкал, говоря, что теперь всякие люди – совсем не принцы, даже и не дворяне, – осмеливаются противоречить его желаниям. Он хочет непременно остаться с сестрой, которая сделалась ему милее всех его прекрасных чашек, господин лейб-медик не смеет обращаться к нему ни с какими приказаниями.

– Уходите отсюда, милый принц, – проговорила ласково княгиня, – ступайте в свою комнату! Принцессе нужно теперь поспать, к вам придет фрейлейн Юлия.

– Фрейлейн Юлия! – воскликнул принц с детским смехом. – фрейлейн Юлия! Это отлично, я покажу ей новые гравюры, покажу, как я вышел в истории морского короля, где я представлен, как принц-лосось, украшенный большим орденом.

Почтительно поцеловав руку княгини, он с гордым видом протянул свою руку лейб-медику, чтобы тот ее поцеловал. Но доктор, схватив принца за руку, подвел его к двери и с вежливым поклоном заставил его удалиться.

Княгиня в полном изнеможении печально опустилась в кресло, подперла голову рукой и тихонько проговорила с выражением глубочайшей скорби:

– Какой смертный грех тяготеет над моей душой, что Небо наказывает меня так жестоко? Сын осужден на вечное несовершеннолетие, а теперь и Гедвига… милая Гедвига!..

Княгиня погрузилась в мрачное раздумье.

Между тем лейб-медик с трудом влил принцессе в рот несколько капель какого-то лекарства и позвал камер-фрау, которые перенесли Гедвигу, продолжавшую находиться в автоматическом состоянии, в ее комнату. Затем, дав им инструкцию, чтобы немедленно позвали его, если с принцессой что-нибудь случится, он сказал княгине:

– Ваша светлость! Как ни странно состояние принцессы, сколько опасений оно ни внушает, однако, по-видимому, я с полным правом могу вас уверить, что это состояние скоро пройдет, не оставив никаких опасных последствий. Принцесса страдает спазмами совсем особого рода. Болезнь эта так редко встречается в медицинской практике, что многие прославленные врачи в течение всей своей жизни ни разу не имели случая ее наблюдать. Я должен поэтому считать себя необыкновенно счастливым… – лейб-медик поперхнулся.

– Я узнаю в вас врача-практика, – проговорила с горечью княгиня, – вы не обращаете внимания на самые безграничные муки, лишь бы вам представился случай обогатить ваши познания.

– Еще недавно, – продолжал врач, не обращая внимания на упрек княгини, – я натолкнулся в одном специальном сочинении на описание совершенно аналогичного случая. Одна дама приехала в Безансон с целью поддержать судебный иск. Важность дела, мысль, что проигранный процесс может прибавить новое, горшее испытание к постигшим ее бедствиям, может привести ее к совершенной нищете, наполнила ее живейшим беспокойством, возросшим до экзальтации. Ночи она