как показывает история, когда большие батальоны Сити объединяются, они могут быть почти уверены в победе". В одной из газет приводится двадцать семь титулов британской компании Aluminium-Alcoa, в том числе маркиз, шестнадцать лордов, десять рыцарей и, как бы для пущей убедительности, дядя королевы.

К Новому году у стороны British Aluminium было два миллиона акций, и она была уверена в победе. Лорд Кобболд, управляющий Банком Англии, и Д. Хиткоут Амори, канцлер казначейства, попросили Варбурга отказаться от этой затеи, отметив, что премьер-министр Гарольд Макмиллан согласился с ними. Но Варбург холодно проанализировал ситуацию и позже сказал: "Это вовсе не было гениальным поступком; я просто мобилизовал большие суммы денег для наличных покупок моих клиентов". Не подчиняясь давлению правительства, Warburgs поднял цену до 85 шиллингов за акцию и начал огромную скупку акций на фондовой бирже, иногда покупая сотни тысяч акций в день. К 9 января 1959 г. компания Tube-Reynolds получила более 50% акций British Aluminium и объявила о своей победе.

Город был ошеломлен. Это был апокалиптический момент. Поначалу коммерческие банкиры отказывались менять свой стиль и признавать, что ситуация изменилась. Лорд Киндерсли из Lazard прямо сказал: "Я не буду разговаривать с этим человеком" и переходил улицу, чтобы избежать Варбурга. Ошеломленная элита не могла понять, почему пресса и инвесторы превозносили отверженного Варбурга. Подобно Роберту Янгу в его борьбе за New York Central, Варбург понял, что в условиях рассредоточения собственности на акции ему необходимо заботиться об общественном мнении. Отныне Сити должен был перейти от своего непрозрачного и скрытного стиля к более наглядному. Как пророчески заметил один банкир, "ни один руководитель компании, чьи акции котируются публично, отныне не сможет спать спокойно, поскольку ему придется постоянно просыпаться среди ночи и гадать, кто же совершит налет на компанию".

После некоторой разлуки Олаф Хамбро зашел на сайт к Зигмунду Варбургу. Обняв его, Хамбро воскликнул: "Зигмунд, разве мы не были ужасными дураками?". В Morgan Grenfell, считавшем поведение Варбурга чудовищным и непростительным, горечь сохранялась гораздо дольше. В конце концов, если бы капитал и хитрость значили больше, чем контакты, что бы случилось с Morgan Grenfell? В течение поразительных пятнадцати лет эта фирма отказывалась иметь дело с Варбургами, даже когда последние стали самой инновационной лондонской фирмой на еврорынках. Варбург делал мирные предложения и даже попросил Morgan Grenfell принять участие в сделке по покупке Associated Electrical Industries. Morgan Grenfell отказалась и, не оценив этот жест, надменно заявила, что хочет провести сделку в одиночку.

Заманчиво сказать, что судьбу Моргана Гренфелла решила алюминиевая война. Ибо под возмущением протекали новые подземные течения. Группа младотурков, в частности Стивен Катто (сын Тома) и Тим Коллинз, зять Руфуса Смита, считали, что компания погрязла в самоубийственном снобизме. Во многом они хотели подражать Варбургу, а не осуждать его. "Алюминиевая война показала, что Morgan Grenfell была недостаточно агрессивна", - сказал Стивен Катто. "Для нас это стало шоком. Нас перехитрили и деморализовали. Это было практически впервые, и это оказало заметное влияние".

В течение десяти лет Morgan Grenfell не только осуществляла, но и специализировалась на ярких поглощениях, демонстрируя свои преобразования. Она научится обыгрывать Варбурга в его игре и станет символом нового, агрессивного способа ведения бизнеса. Как и Morgan Stanley в Нью-Йорке, Morgan Grenfell наглядно продемонстрирует смерть старого сонного мира высоких финансов и опасное рождение нового. Будучи компаниями, которые больше всех наживались на старомодных банковских отношениях, дома Morgan теряли больше всех и реагировали на угрозу непривычно жестко.

 

ГЛАВА 27. ИОНА

 

В конце 1950-х гг. казалось, что парад прошел мимо J. P. Morgan and Company и что это имя приобретет почтенный, но несколько устаревший оттенок, как у Ротшильда и Бэринга. Казалось, что банковская династия находится в терминальном упадке. Пока банкиры Morgan придерживались своей формулы оптовой торговли, конкуренты выводили банковское дело в массы. Такие крупные коммерческие конкуренты, как National City и Chase, собирали потребительские вклады, вторгались в торговые центры и обращались к новому среднему классу пригородов эпохи Эйзенхауэра. Bankers Trust, настаивавший на минимальном размере счета в 5 тыс. долларов, отказался от этого правила и тоже перешел на розничный рынок.

Генри Клей Александер, сменивший Джорджа Уитни на посту председателя совета директоров в 1955 году, спас Morgans от забвения. Несмотря на общее понимание сущности банковского дела, эти два человека были очень разными. Уитни был патрицием с Восточного побережья, а Александр "отличался легкой южной приветливостью, непринужденностью в разговоре, интенсивностью и энтузиазмом в бизнесе - голливудский красавец с непокорной шевелюрой", - вспоминал Джим Брюггер, в то время публицист банка. И Уитни, и Александр были настолько красивы, что, когда они появлялись на публике, женщины бегали за ними по всему кварталу.

Генри Александер был, пожалуй, самым популярным банкиром Уолл-стрит в пятидесятые годы. Он появлялся на обложке журнала Time, и его убедительная индивидуальность несколько скрашивала образ Моргана. Будучи молодым адвокатом Дэвиса Полка, он был назначен защитником Моргана во время слушаний по делу "торговцев смертью" Ная. "Мне нравится этот молодой человек", - сказал Джек. Эти пять слов обеспечили Александру удачу. В канун Рождества 1938 года Джек пригласил его стать первым новым партнером со времен слушаний по делу Пекоры. "Подумайте об этом", - сказал Джек. "Поговорим через месяц". Александр мучительно размышлял, кем стать - партнером Morgan или Davis, Polk. "Вам выпали два стрит-флеша, - сказал один из партнеров, - и вы должны выбрать один из них". Он выбрал Morgans и выполнил юридическую работу по регистрации банка. Он был протеже Ламонта, который считал его очень мудрым, и Уитни, который говорил: "Генри очень способный".

Как и Ламонт, Александр был самодостаточной фигурой, элегантность которой казалась наследственной. Высокий и стройный, с волнистыми волосами и слабым подбородком, его щегольской вид иногда подчеркивался карманным носовым платком и хомбургом. При этом он был родом из Мерфрисборо, штат Теннесси, сын торговца зерном и кормами. Он посещал государственную среднюю школу, Университет Вандербильта и Йельский университет; впервые он познакомился с юриспруденцией, сидя в здании сонного южного суда. Он обладал разносторонними способностями политика. Однажды во время визита в Теннесси он разговорился с фермером, который сказал потом: "Он самый приятный торговец мулами, которого я когда-либо встречал".

Александр создавал противоречивые образы. По его словам, он был джексонианским демократом по происхождению, но при этом зарегистрированным республиканцем. Он выступал за разумную, ортодоксальную финансовую политику, а также за снижение налогов для стимулирования роста. Будучи методистом с епископальной женой (бывшей моделью Пауэрса), он говорил: "В городе