Шестая конная бригада вошла в Киплингир почти с восемью тысячами человек; сейчас она вышла бы менее чем с пятью, и более тысячи из них были ранены. Это составляло сорок семь процентов потерь… И это не считая двух с половиной тысяч человек, которых потеряла 5-я конная бригада, или сорока двух сотен, которые его собственная 13-я пехотная бригада оставит позади. В целом, 2-й корпус потерял более одиннадцати тысяч человек убитыми и ранеными из первоначальной численности в двадцать четыре тысячи восемьсот человек, но он сделал свое дело.

Бои слева от 6-й конной, к северу от главной дороги, в ту первую ночь были еще хуже, чем справа. 12-й конный полк полковника Мортина Хаскинса потерял почти в два раза больше людей, чем 11-й конный полк полковника Живно, и мертвая зона перед его линией обороны позволила атакующим подобраться еще ближе, прежде чем они атаковали. Если бы генерал Сикэтчер понял, насколько плоха эта земля, он никогда бы не занял первоначальную блокирующую позицию там, где он это сделал. Но не было никакого способа узнать это, когда он прибыл, а сила и скорость реакции противника оставили ему слишком мало времени, чтобы разведать, что лучше. Скрытая лесом долина образовала нечто вроде глубокой траншеи, достаточно большой для нескольких тысяч человек, всего в семидесяти пяти ярдах от брустверов 12-го полка, и доларская пехота и спешившаяся деснаирская кавалерия, в том числе тяжелая кавалерия имперской стражи, вырвались из нее.

Хаскинсу удалось развернуть все четыре батальона своего полка до начала атаки, но пять пехотных доларских полков одновременно атаковали прямо по главной дороге, и грохот и гром отчаянной обороны 11-го конного полка на юге перекрыли обе другие атаки. В какой-то момент весь резерв чарисийцев, за исключением трех рот 2-го батальона 10-го конного полка и 4-го батальона майора Марака, все еще пробиравшихся ощупью к фронту, был брошен в бой, в то время как исход сражения висел на волоске. И все же каким-то образом, скрепя сердце, благодаря грубой решимости, мужеству и определенному пристрастию всемогущего Бога, они удержались.

Армия Шайло врезалась в 12-й конный, как молния, вылетев из-за деревьев в приливе ярости, движимой мужеством и силой веры. Она пронеслась к позиции чарисийцев, прорвалась сквозь нее во многих местах только для того, чтобы быть отброшенной назад в холокосте крови и обнаженной стали, а затем снова с грохотом вернулась. Четыре раза она бросалась на 12-й, как таран Шан-вей, прежде чем, наконец, отступила, истекая кровью, оставив землю перед позицией полковника Хаскинса устланной мертвыми и умирающими людьми.

На следующий день атак не было. Другая сторона была занята продвижением вперед дополнительных людей, чтобы заменить полки, уничтоженные в боях предыдущей ночи, и прощупыванием позиций чарисийцев в поисках слабых мест. И две конные бригады использовали это время, чтобы окопаться поглубже, укрепив свои позиции, построив защищенные огневые рубежи. У них также было время развернуть большую часть своей полевой артиллерии позади пехоты, хотя характер местности ограничивал эффективность орудий, а минные группы прикрыли подходы «фонтанами Шан-вей». И, возможно, самое главное, первая из пехотных бригад Макбирна прибыла во второй половине дня, и ее батальоны заняли свои места вдоль линии фронта.

И было очень хорошо, что они это сделали. На третий день, по лучшим оценкам Рейзингира и Сикэтчера, армия Шайло бросила почти шестьдесят тысяч человек против их четырнадцати тысяч. Сражение началось около восьми утра, достигло пика вскоре после четырех, когда загорелась огненная лоза; и, наконец, перешло в вялую тишину где-то после десяти часов вечера. Лэнгхорн знал только, сколько людей доларцы и деснаирцы потеряли в этой дымной, вопящей бойне, но слишком много семей в Чарисе, Чисхолме, Эмерэлде и Таро знали, скольких отцов, сыновей и братьев они потеряли.

Но снова они выстояли… и армия Шайло сломала себя, пытаясь сломить их. Макбирн знал, что это так; оставалось только выяснить, знала ли об этом и армия Шайло.

— Хорошо, — сказал генерал усталым лицам полковников, чьи люди так многого достигли, — мы должны предположить, что они попытаются снова через несколько часов. Когда они это сделают, Эдгейр, — он посмотрел на сэра Эдгейра Брейжира, командира 14-й бригады 7-й пехотной дивизии, его самого свежего формирования, — они либо снова ударят по 12-му, либо попытаются обойти их с фланга. Бог свидетель, выход туда, вероятно, замедлит их, но они могут не захотеть снова идти прямо на нас после того, что с ними уже случилось. Поэтому я хочу, чтобы вы выдвинули полковника Бейца и 27-й полк, чтобы прикрыть фланг полковника Хаскинса. Затем мы разместим пару минометов взвода поддержки здесь, — он постучал по карте, — с одним из батальонов 27-го в качестве резерва левого фланга. После этого…

* * *

Сэр Рейнос Алверез слушал резкий, решительный разговор герцога Харлесса с сэром Барталамом Таккиром, бароном Клифф-Холлоу, и сэром Брадриком Трейвиртином, возможно, четвертью своего внимания. Остальное было сосредоточено на звуках поражения — на неуверенной походке более или менее ходячих раненых, шатающихся к иллюзорной безопасности в тыл, на рыдающем хоре людей, которые зашли так далеко и не могли идти дальше — и на почти агонии истощения, висящего на его собственном теле, как цепи.

Клифф-Холлоу и Трейвиртин командовали собственным полком императора Мариса и полком Перлман-Грей, двумя полками кавалерии аристократов, приданными армии Шайло. Как и подобало их аристократическому статусу, домашние полки получили приоритет в продовольствии и фураже, и полки Клифф-Холлоу и Трейвиртина были в лучшем состоянии, чем большая часть кавалерии графа Хеннета. Харлесс возлагал большие надежды на то, чего они смогут добиться, когда позиции еретиков окончательно ослабеют; Алверез осознал тщетность и новую катастрофу, когда увидел это.

Мы закончили. Эта мысль прогрызла себе путь сквозь его серое изнеможение. Мальчики старались — Боже, как они старались! Но мы закончили. И этот идиот не хочет этого признавать. Шан-вей! Когда это он был готов признать что-то, что хотя бы отдаленно напоминало реальность?!

Он сжал челюсти, сдерживая поток ругательств, горящих желанием вырваться на свободу, но даже в своей измученной ярости он распознал четкость и решительность приказов Харлесса и горько пожалел, что раньше герцог не мог проявить немного той же энергии. Когда-нибудь, когда решимость и энергия действительно могли бы что-то сделать, чтобы спасти его армию от катастрофы.

Отец Тимити Йердин стоял за плечом Харлесса, сложив руки в рукавах сутаны, прикрыв глаза, слушая инструкции герцога, и Алверез поймал себя на том, что страстно желает, чтобы его собственный интендант присутствовал при этом. К сожалению, Суливин Фирмин был занят в другом месте. Он был легко ранен осколком чарисийского снаряда, но отказался позволить этому замедлить его. Теперь он был там со своими капелланами и командирами подразделений Алвереза, когда они пытались каким-то образом восстановить порядок среди людей, которые провели последние три дня, сражаясь изо всех сил за Бога и своего короля.

Людей, которые заслуживали чертовски лучшего, чем они, вероятно, получат.