Выбежав из гостиницы, чекисты сели в служебную «Волгу», которая все это время дожидалась их у входа, и направились в больницу. А спустя десять минут они уже поднимались по широкой лестнице на второй этаж, где располагались больничные покои. Когда они подбежали к двери в палату, где лежала Рюмина, оттуда вышел пожилой врач в белом халате.

— Вы к кому, товарищи? — спросил мужчина.

— К Елене Леонидовне — нам сказали, что она пришла в себя, — ответил Севрук.

— К сожалению, вы опоздали — пять минут назад она скончалась, — сообщил врач. — А вы кто ей будете?

Вместо ответа Севрук рукой отстранил эскулапа от двери и вошел в палату. В дальнем углу, у окна, он увидел кровать, на которой лежало тело, накрытое одеялом с головой. Судя по всему, это и была Елена Леонидовна Рюмина. В это время дверь открылась, и в палату вошел мужчина, который катил впереди себя тележку. Однако смотреть на то, как безжизненное тело должны были переложить с кровати на другое ложе, Севрук не стал и молча вышел из палаты.

— Деда, давай ты будешь лошадкой, а я красным конником! — обратился к своему дедушке, Петру Кузьмичу Нарезову, его трехлетний внук, названный в его же честь Петей.

— Давай, — с радостью согласился дедушка и, встав на колени, позволил взгромоздится на себя мальчишке, у которого в руках была пластмассовая сабля.

И они поскакали, минуя стулья и круглый стоял, стоявший посредине комнаты. При этом дедушка громко запел:

— Деда, а кто такие пылинники? — спросил мальчишка, размахивая саблей.

— Не пылинники, а былинники. Это такие дяденьки, которые сочиняют красивые истории для детей и взрослых.

В это время в комнату вошел мужчина — Кирилл Нарезов, он же отец мальчика.

— Вот видишь, чем мне приходится заниматься в твое отсутствие — быть лошадью, — пожаловался сыну отец. — А ведь это твоя прямая обязанность, катать ребенка на своей спине.

— Ничего, батя, и тебе не зазорно малость побыть лошадью — сына-то мы в твою честь назвали, — ответил мужчина, присев на диван. — К тому же устал я сегодня — работы было невпроворот.

Сняв со своей спины внука и отправив на кухню, где была его мама, Нарезов-старший присел рядом с сыном и спросил:

— И чем же сегодня занималась наша свердловская ЧК?

Сын Петра Кузьмича служил в УКГВ Свердловской области — был начальником отдела.

— Разным занималась, — уклончиво ответил сын.

— Понимаю, секретная информация на то и секретная, чтобы ее даже отцу нельзя было доверять, — разыгрывая обиду, произнес родитель. — Между тем твой родитель не вахлак какой-нибудь безродный, а директор одного из крупнейших на Урале заводов.

— А я начальник отдела, так даже меня в нашей конторе во многие дела не посвящают, — тут же отреагировал на это замечание сын. — Сегодня, например, из Москвы прилетел человек, так встречать его отправили не меня, а Теряева. А он у нас без году неделя работает, зато его начальство ценит.

— Что за человек — проверяющий? — поинтересовался отец.

— Если бы — охотится за эхом войны. Ищет кого-то в наших краях, а кого нам неведомо. Я же говорю, что даже меня в известность об этом не поставили. Значит, информация для сугубо узкого круга лиц. Теряев туда, как видишь, входит.

— А ты чего хотел — он же в органы из горкомовского кресла пересел, — живо отреагировал на эти слова родитель. — То есть, по партийному набору. А кто у нас начальник здешней ЧК? Бывший первый секретарь Кировского райкома партии. А в замах кто у него ходит? Недавний работник обкома ВЛКСМ. Тебе ли со своим свиным рылом соваться в этот калашный ряд?

— Вот и я о том же, батя, — анкеты у нас с тобой на текущий момент не самые подходящие. Во всяком случае, моя — точно.

«Если бы ты знал мою настоящую анкету, у тебя бы волосы на голове встали дыбом», — слушая рассуждения сына, подумал Нарезов-старший. И был абсолютно прав. В годы войны он служил у немцев карателем и руки его были по локоть обагрены кровью невинных советских граждан. И звали его вовсе не Петр Кузьмич Нарезов — на самом деле он был Тарасом Пантелеевичем Лапшиным, уроженцем села Яремово Смоленской области. В начале войны он был призван в ряды Красной Армии, но в первом же бою попал в плен. Дабы избежать отправки в лагерь, согласился сотрудничать с фашистами. Вскоре он был зачислен полицаем в Тихвинский гарнизон, а после отступления немцев из этого города в декабре 1941 года оказался в карательном отряде, действовавшим против партизан в Псковской области. А в конце 1942 года Лапшин попал в 118-й батальон Григория Васюры, который зверствовал на территории Белоруссии. Именно это подразделение в марте 1943 года сожгло деревню Хатынь, где были уничтожены (расстреляны и сожжены заживо) 143 мирных жителя.

В конце войны Лапшину удалось заполучить в свои руки документы на другое имя — он стал Петром Кузьмичом Нарезовым. В то время произвести такой «обмен» не составляло большого труда. Ведь по стране перемещались огромные массы людей, у многих из которых на руках не было вообще никаких документов. И в каком-нибудь лагере для перемещенных лиц достаточно было назвать любое имя и фамилию, чтобы получить временную справку, удостоверяющую личность. А потом на основании этой справки раздобыть гражданский паспорт и другие постоянные документы. Вот Лапшин и назвался Нарезовым — человеком, которого он когда-то лично застрелил в лесу под Ковелем. Этот Нарезов был сиротой и воспитывался в детском доме, что сослужило новому хозяину его имени хорошую службу. Новоявленный Нарезов перебрался на Урал, где и начал новую биографию — с чистого лица. Женился, а поскольку его жена оказалась женщиной бесплодной, они взяли из детдома мальчишку, который стал их сыном. Он в итоге пошел служить в КГБ, а его приемный отец дослужился до должности директора завода в Свердловске. С помощью своих новых связей он, как мог, помогал сыну подниматься по служебной лестнице, однако и его авторитета, видимо, оказалось недостаточно, если сын, став начальником отдела, никак не мог выйти на новый уровень — стать заместителем начальника управления КГБ. Партийная и комсомольская номенклатура двигала наверх свои собственные кадры.

— Этот москвич пособников фашистов приехал здесь искать? — после небольшой паузы спросил отец у сына.

— Я же говорю, что меня в эти секреты не посвятили, — ответил Нарезов-младший. — Знаю только, что интересуют его события военных лет. И в его дела посвящены лишь трое: наш начальник, его заместитель и Теряев. Последний сегодня должен был встретить гостя в аэропорту и отвезти в гостиницу «Большой Урал» — там ему отдельный номер выделили.

«Уж не по мою ли душу прибыл сюда этот московский гость?» — пришла в голову Нарезову-старшему неожиданная мысль.