каналов, мерцает видеоокнами, засыпает меня сообщениями с широкополосного доступа. Это водопад информации. Когда я открываю мои персональные страницы, на них появляются мои каналы с приоритетным размещением категорий и тегов. Тут и «Новости Меунга»[121], и блоги лаосских беженцев, и переписка в чате с близкими друзьями из Таиланда, и сайт американского колледжа, где я обучался по гуманитарной программе.

На второй и третьей страницах я держу общие новости, а также «Майлстоун», «Бангкок пост» и «Пномпень экспресс». Впрочем, к тому моменту, когда я определился с собственными предпочтениями, мне уже не хватало времени кликать по контенту, который эти солидные агентства новостей предлагают мифическому типичному читателю.

Уж всяко я лучше знаю, что́ мне хочется читать, и с помощью клавиатуры и сканера тегов докапываюсь до репортажей и дискуссий, которые менеджерам новостных агентств и в голову не придет продвигать. Пусть и не дано мне проникнуть в черную дыру, зато я могу скользить вокруг, добывать сведения с ее кромки.

Я набираю в поисковиках «Вьентьян», «Лаос», «лаосец», «Хамсинг», «китайско-лаосская дружба», «Корат», «Золотой треугольник», «независимость для хмонгов», «ЛНДР»[122], имя отца… Вообще-то, эти блоги читаем почти исключительно мы, беженцы от Мартовской чистки. В основном потому, что все мы жили в столице и шепотом обменивались слухами. Теперь публикуем слухи в Сети и включаемся в списки рассылок, вместо того чтобы собираться на тайные кофепития. Но это, в сущности, одно и то же. Теперь мы семья. Другой ни у кого из нас нет.

На мальстреме относящиеся к Лаосу теги даже не регистрируются. Наши теги цвели ярко, но очень недолго, пока студенты еще могли нелегально загружать со смартфонов трагические, шокирующие картины. Но потом вырубилась телефонная связь, страна провалилась в черную дыру, и остались только мы, крошечная сеть, функционирующая за рубежом.

Глаз цепляется за заголовок с «Джимбо-блога». Перехожу на сайт, и экран заполняется цветными снимками трехколесных такси из моего детства. Я часто посещаю этот островок душевного уюта.

«Лаофренд» постит, что несколько человек – возможно, целое семейство – вплавь по Меконгу добрались до Таиланда. Неизвестно, приняли их там как беженцев или отправили назад.

Новость не из официальных. Да и не новость это, а всего лишь слух. «Сом-Па-Бой» не верит, но «Хамчан» утверждает, что все правда, он-де знает человека, у которого жена замужем за пограничником в Исане[123]. Так что мы чатимся на эту тему. Строим предположения. Гадаем, откуда эти люди и есть ли хоть мизерная вероятность, что среди них кто-нибудь из наших. Брат, сестра, племянник, отец…

Спустя час я закрываю планшет. Нет смысла читать дальше. Только память бередить. Переживать из-за прошлого глупо. Нет больше Лаосской Народно-Демократической Республики. И хватит из-за этого мучить себя.

* * *

В «Новотеле» о моем визите предупрежден ресепшен. Портье берет ключ и ведет меня в лифтовый холл. Кабина уносит нас ввысь, навстречу смогу, и открывается в короткий коридор; в его конце массивная дверь красного дерева. Гостиничный работник возвращается в кабину и исчезает, а я остаюсь в этой странной шлюзовой камере. Должно быть, сейчас меня проверяет секьюрити Кулаап.

Отворяется красная дверь. В проеме стоит мужчина сантиметров на сорок выше меня; мускулы бугрятся, как перевитые змеи. Он улыбается и приглашающе машет. В сопровождении иду по обиталищу Кулаап. Здесь почти тропическая жара, повсюду бьют фонтаны. Залы полнятся музыкой воды. Во влажной духоте расстегиваю воротник – я ожидал воздушного кондиционирования, а приходится потеть. Прямо как на родине.

И вот передо мной она, и у меня цепенеет язык. Это больше чем красота! Аж робость пронимает: женщина, существовавшая прежде только в кино и музыке, явилась мне во плоти. И пусть она не такая потрясающая, как в фильмах, зато в ней больше жизни, больше реальности; кино лишало ее этого качества.

Я делаю ноп – касаюсь лба соединенными ладонями.

Она смеется и здоровается со мной по-американски, рукопожатием.

– Твое счастье, что Марти тебя так сильно любит, – говорит Кулаап. – Я терпеть не могу интервью.

С трудом овладеваю голосом:

– Да… У меня лишь несколько вопросов.

– О нет! Не тушуйся. – Она снова смеется, а руку не выпускает, тянет меня в гостиную. – Марти рассказал о тебе. Нужно помочь с рейтингом. Он тоже мне помог когда-то.

Мне страшновато. Кулаап из моего народа, но она здесь адаптировалась лучше, чем я. Похоже, ей комфортно. Она по-другому ходит, иначе говорит. Американка, пусть и с колоритом нашей страны, но без ее корней. Да, это бросается в глаза. И странным образом разочаровывает. В фильмах она так классно держится, а тут сидит на диване развалившись да еще и ноги задрав. Совсем плевать, что о ней подумают. Мне стыдно за нее, и я рад, что не включил камеру. Надо же, ногами дрыгает на диване!

Она замечает шокированное выражение на моем лице и улыбается:

– Ты прямо как мои родаки. Будто только что с корабля сошел.

– Прошу прощения.

Она пожимает плечами:

– Не бери в голову. Я тут выросла, полжизни прожила. Другая страна, другие правила.

Я смущен. Пытаюсь не засмеяться от напряжения.

– Просто хочу взять интервью, – говорю.

– Валяй. – Она садится и устраивается перед установленной мною видеокамерой.

Начинаю:

– Вы были в Сингапуре, когда началась Мартовская чистка.

– Точно, – кивает она. – Мы доснимали «Тигра и призрака».

– Какой была первая мысль, когда все началось? Хотелось ли вернуться? Были ли вы удивлены?

Она хмурится:

– Выруби камеру.

Я подчиняюсь, и она смотрит на меня с жалостью:

– Так ты клики не получишь. Революция – дело давнее, никому она не интересна. Даже моим фанатам. – Кулаап резко встает и кричит в зеленые джунгли своего жилища: – Террел?

Появляется тот здоровяк. Улыбчивый и смертоносный. Нависает надо мной. Я вырос на боевиках с такими вот фалангами. С грозными чернокожими убийцами, которых нашим героям приходилось одолевать. А поселившись в Америке, убедился, что фаланги, в частности чернокожие, не похожи на киношных. Это вроде того, как сами они снимали фильмы на тему Вьетнамской войны, в которых лаосские борцы за свободу вели себя мерзко, – зверье, а не люди.

– Террел, мы выезжаем, – говорит Кулаап. – Позаботься о том, чтобы были пап-камеры. Устроим шоу!

– Не понимаю, – говорю.

– Тебе нужны клики или нет?

– Нужны, но…

– Для этого требуется не интервью, – улыбается Кулаап. – Для этого требуется событие. – Она оглядывает меня с головы до ног. – И прикид получше. – Затем кивает охраннику. – Террел, одень его.

* * *

На выходе из небоскреба нас приветствует сверкотня фотовспышек. Дроны жужжат пропеллерами, Террел и трое его помощников ведут нас через толпу