ситуацию с долбаной бабочкой, какой смысл их этим грузить? Такие репортажи портят настроение людям, а заодно и твои показатели.

– А разве показателей Марти нам недостаточно?

Дженис смеется:

– Прямо как моя мамаша. Вот что, не хочется тебя увольнять, но ты не оставишь мне выбора, если не поднимешь средний дневной счет хотя бы до пятидесяти тысяч. Наш общий счет ниже, чем у других редакций, и в итоговых оценках мы выглядим бледно. Я говорила с Нгуеном из «Техники и игрушек», с Пенн из «Йоги и духовности» – никто не хочет читать о том, как мир катится в дерьмо. Так что давай, ищи мне сюжеты, на которые клюнет публика.

Она говорит и другие слова – наверное, чтобы вдохновить меня и настроить на серьезный лад. А потом я стою за ее дверью и снова гляжу на мальстрем.

Правда в том, что на моем счету нет ни одной популярной статьи. Я не акула пера. Я старательный и дотошный. Не умею работать на скоростях, которые нравятся американцам. «Ищи мне сюжеты, на которые клюнет публика». Я могу написать что-нибудь для Макли про этого Двойного Ди-Пи – помочь с боковыми ответвлениями сюжета. Но интуиция подсказывает, что читатели все равно распознают фальшь.

Марти замечает, что я стою возле кабинета Дженис. Подходит:

– Что, за показатели вздрючила?

– Я пишу неправильные репортажи.

– Так и есть. Ты идеалист.

Мы стоим вместе какое-то время, размышляем о природе идеализма. Хоть Марти и американец до мозга костей, мне он симпатичен – есть у него чуткость к человеческим душам. И люди верят ему. Даже Двойной Ди-Пи верит, хоть Марти и вынес его имя на первые страницы всех новостных сайтов. У Марти джай ди, доброе сердце. Мне кажется, он искренний.

– Знаешь, Онг, – говорит он, – мне нравится то, чем ты занимаешься.

И кладет руку мне на плечи. Кажется даже, что хочет ласково погладить по голове, и я заставляю себя не вздрогнуть, но он очень чуток – убирает руку.

– Онг, мы ведь оба понимаем, что ты не годишься для такой работы. Это новостной бизнес, ты просто не рожден для него.

– Моя виза требует трудовой занятости.

– Ну да. Но когда дело касается показателей, Дженис та еще стерва. Вот что… – Он берет паузу. – Тема с Двойным Ди-Пи в Мексике уже заканчивается, но у меня зреет другая. Эксклюзивная. Да и бонус я уже получил. А ты приподнимешь средний счет.

– Вряд ли я смогу писать боковые сюжеты про Двойного.

– Я не о том, – ухмыляется Марти. – И это не благотворительность – ты и правда идеально подходишь.

– Тема – некомпетентность правительства?

Марти смеется, но я надеюсь, что он смеется не надо мной.

– Нет. – Помолчав, он говорит с улыбкой: – Это Кулаап. Интервью.

У меня спирает дыхание. Кулаап, моя соотечественница, здесь, в Америке. Перебралась во время репрессий. Когда двинулись танки, она снимала фильм в Сингапуре и благодаря этому не попала в западню. Уже в то время Кулаап знала вся Азия, поэтому мир не остался глух к судьбе певицы. Теперь она популярна и в Америке. Очень красивая. И помнит, какой была наша родина, прежде чем Хамсинг превратил ее в черную дыру.

– Кулаап согласилась предоставить мне эксклюзив. А ты даже на ее языке говоришь – думаю, это поможет ей раскрепоститься. – Марти делает паузу, его лицо серьезно. – Я придумал хороший сюжет. Кулаап не дает интервью кому попало. Когда Лаос катился в пропасть, я выпустил кучу хвалебных репортажей про нее, сделал ей хороший пиар. И вот теперь – услуга за услугу. Смотри не облажайся.

Я мотаю головой:

– Нет-нет! – Касаюсь сложенными ладонями лба. – Я не облажаюсь. – И повторяю благодарственный жест.

Марти смеется:

– Ну их, эти церемонии. Дженис тебе яйца отрежет ради роста котировок, но мы-то с тобой в одном окопе. А товарища надо выручать, верно?

* * *

Утром я готовлю френч-пресс крепкого кофе со сгущенкой, варю суп из рисовой лапши, добавляя в него проростки фасоли, острый перец и уксус, разогреваю багет – хлеб я покупаю во вьетнамской пекарне в нескольких кварталах от моего дома. Из стереонаушников льется музыка Кулаап, новый микс от «DJ Dao». Я сажусь за кухонный столик, наливаю в чашку кофе и включаю планшет.

Планшет – удивительная штука. В Лаосе газета – это все еще газета, она материальна, стабильна и заполнена исключительно официальными новостями. В нашем Новом Священном королевстве настоящие новости поступают не из газет, телевизоров, мобильных телефонов или ушных вкладышей. Не получите вы их и с сайтов, если сомневаетесь, что сосед в интернет-кафе не заглядывает вам через плечо, или что в зале не присутствует сотрудник тайной полиции, или что владелец заведения не назовет ваше имя, когда спросят, кто это через его рабочую станцию коммуницировал с внешним миром.

Настоящие новости вам расскажут шепотом; их правдивость будет зависеть от степени вашего доверия к шепчущему. В родстве ли он с вами? Давно ли вы его знаете? Не из корысти ли он делится сведениями?

Отец и его приятели-однокашники друг другу верили. Еще он верил кое-кому из студентов. Думаю, этим и объясняется приход полицейских. Кто-то из однокашников или студентов шепотом рассказал новости своим чиновным друзьям. Может, это Инта Чак, а может, Сом Ванг. Или кто-нибудь еще. Нельзя теперь заглянуть во мглу прошлого и разобраться, с какой стороны к нам пришла беда.

Впрочем, едва ли это важно. Такой уж была карма у моего отца – попасть под каток. Но еще до того, как весть об отцовской деятельности добралась до чиновных ушей, лаосское телевидение и «Вьентьян таймс» прекратили правдивое освещение событий. И как следствие, в тот день, когда отец вернулся домой с лицом, в кровь разбитым дубинками, нас заваливали репортажами о трех тысячах школьников, спевших нашему священному монарху национальный гимн. Пока отец метался от боли в горячке, газеты трубили, что с Китаем заключен договор об утроении годового дохода провинции Луангнамтха и о том, что гидроэлектростанция Нам Тхеун теперь выручает двадцать два с половиной миллиарда за продажу электроэнергии Таиланду. И ничего про кровавые дубинки, про убитых монахов, про горящий «мерседес», несомый рекой к Камбодже.

Настоящие новости крались на кошачьих лапах, пробирались в наш дом в полночь, пили с нами кофе и ускользали, прежде чем тишину разрывали петушиные крики. В темноте, в сигаретном дыму я узнавал, что исчез Вилафон, что мистера Саенга «предупредили», избив его жену. Правдивые новости были слишком опасны, чтобы делиться ими прилюдно.

Здесь, в Америке, моя страница пестрит баннерами новостных