им расплачивались за винтовки, провозимые сквозь блокаду. Иногда торговцы давали взятки солдатам северян, чтобы те не обращали внимания на то, что хлопок или соль свободно проходят через линию фронта. Многие солдаты не могли устоять перед соблазном. «Страсть к быстрому обогащению на операциях с хлопком, — писал из Мемфиса Чарльз Дейна в январе 1863 года, — приводит к коррупции и деморализации армии. Каждый полковник, капитан или интендант находится в тайных сношениях с продавцом хлопка, а каждый солдат спит и видит, как бы прибавить к своему месячному жалованью кипу-другую. Я не имел представления о распространенности этого зла, пока не убедился в этом воочию»[1117].

По другую сторону некий офицер Конфедерации жаловался, что торговля хлопком «деморализовала южан, превратив их во взяточников», что конфедераты мало-помалу поддаются на посулы Союза, вместо того чтобы сжечь свой хлопок и не отдать его врагу. Richmond Examiner в июле 1863 года с горечью говорила о «хлопковых и сахарных магнатах, которые с давних времен были яростными сторонниками сецессии, [ныне же,] дав клятву верности янки, выращивают хлопок вместе со своими северными защитниками и продают его на северные рынки… [Их] бесстыдство… наносит непоправимый урон делу Юга, который эти отступники бросили на произвол судьбы»[1118].

Теоретически военное министерство Конфедерации соглашалось, что «всякая торговля с врагом» является «деморализующей и незаконной, и, естественно, должна осуждаться, но исходя из сложившейся ситуации… обмен или торговля ради пополнения припасов населения практически неизбежны». Даже неподкупный Джефферсон Дэвис признал: «В самом крайнем случае отклонение от нашей стратегии может быть оправдано… [но при торговле с врагом] необходимость этого должна быть очевиднейшей»[1119]. Для Конфедерации необходимость была очевиднейшей почти всегда. Торговля с янки позволила в некоторых районах избежать голода и спасла Миссисипскую армию Ван Дорна осенью 1862 года. Как жестко выразил свою позицию военный министр Конфедерации: «Альтернатива одна: либо отказаться от своей позиции не отдавать хлопок врагу, либо уморить наши армии голодом»[1120].

Будучи убежденными в невозможности «вести войну и одновременно торговать с неприятелем», Шерман и Грант делали все возможное, чтобы прекратить нелегальную торговлю хлопком через Мемфис и Западный Теннесси в 1862 году[1121]. Оба генерала издали целый ряд предписаний, ужесточавших выдачу разрешений на торговлю, высылали тех южан, которые отказывались приносить присягу, и заключали в тюрьму тех, кто ее нарушал. Они требовали, чтобы оплата хлопка совершалась только «гринбеками» Соединенных Штатов (а не золотом, которое могло превратиться на Багамах в пушки), и пытались не допустить в Мемфис беспринципных торговцев с Севера. Но большая часть их усилий была тщетна. Приказ, запрещающий платежи золотом, был отменен в Вашингтоне, как и еще одна запретительная директива Гранта, приобретшая печальную известность.

Несколько крупных торговцев, игнорировавших приказы Гранта, были евреями. Грант и другие союзные генералы часто жаловались на еврейских «спекулянтов, чья любовь к деньгам больше их любви к стране»[1122]. Когда отец самого Гранта привез с собой трех евреев, просивших об особых привилегиях, в Мемфис, терпение сына-генерала лопнуло, и 17 декабря 1862 года он выпустил следующий приказ: «Евреи, как категория людей, нарушающих правила торговли, установленные министерством финансов, а также приказы по военному округу, подлежат немедленной высылке из округа». Еврейские общественные деятели единогласно осудили «неслыханный произвол», по которому целая нация наказывалась за предполагаемые грехи некоторых ее представителей. Почувствовав момент, демократы внесли в Палате представителей соответствующую резолюцию, но республиканцы положили ее под сукно. Линкольн аннулировал приказ Гранта, объяснив тому через Хэллека, что не возражает против высылки нечистоплотных торговцев, но приказ «очерняет целую нацию, представители которой сражаются в наших рядах»[1123]. Грант больше ничего не говорил о евреях, но полгода спустя выразил свое разочарование провалом попыток регулировать торговлю, «лишающую нас по крайней мере трети нашего потенциала»: «Я позволю себе заметить, что в прошлом году в Западном Теннесси не разбогател ни один честный человек, а ведь там в то время наживались крупные состояния»[1124].

Состояния наживались и в Новом Орлеане, где Бенджамин Батлер управлял своенравным городом с помощью обоюдоострого меча. Циничный, проницательный и неразборчивый в средствах Батлер вел себя в Новом Орлеане парадоксально. С одной стороны, его «приказ о женщинах», повешение при самом начале оккупации одного южанина, демонстративно сжегшего флаг Соединенных Штатов, и распоряжение заключить в тюрьму нескольких горожан, которые вели себя слишком независимо или просто не понравились ему, снискали ему вечную ненависть южан и прозвище «бестия Батлер». В декабре 1862 года Джефферсон Дэвис даже издал прокламацию, объявлявшую Батлера вне закона и приказывающую любому офицеру Конфедерации при удобном случае повесить его на месте. С другой стороны, военное положение, введенное Батлером, дало городу самую эффективную и честную администрацию за все время его существования. Неуклонное соблюдение санитарных мер и карантина помогло очистить обычно донельзя грязные улицы и избежать ежегодной эпидемии желтой лихорадки. «[Батлер был] нашим самым лучшим мусорщиком», — с кривой усмешкой заметил один местный житель. Перед войной, признавала местная газета, Новым Орлеаном заправляли уличные банды, «самые безбожные, свирепые и невежественные преступники, каких только видел свет». Спустя три месяца после введения военного положения даже проконфедеративная Picayune вынуждена была признать, что еще никогда город не был «настолько свободен от грабителей и головорезов»[1125].

Парадоксальность поведения Батлера распространялась и на экономические мероприятия. Блокада северянами морского побережья и ответная блокада конфедератами речной торговли с Севером привела к коллапсу экономики города. К моменту захвата Нового Орлеана Фаррагутом большинство населения составляли безработные. Батлер раздал пайки федералов беднякам и начал интенсивные общественные работы, частично финансируемые за счет налога на богатство и конфискации имущества некоторых состоятельных мятежников, отказавшихся присягнуть на верность Союзу. За это генерал заслужил еще одно прозвище — «Батлер Серебряная ложка», так как южане предполагали, что он крадет их серебро для собственного и своих друзей обогащения. В этих обвинениях был резон, потому что офицеры и другие северяне, стекавшиеся в город, покупали на аукционах конфискованные ценности по символической стоимости. Среди этих северян были родной брат Батлера Эндрю и ряд других бизнесменов, помогавших генералу в его стремлении раздобыть хлопок для ткацких фабрик Севера. Эти дельцы подкупили чиновников министерства финансов и армейских офицеров и начали вести торговлю с плантаторами и их доверенными лицами за линией фронта, обменивая соль и золото на хлопок и сахар. Обе стороны иногда прибегали к услугам посредников-французов, сохраняя иллюзию того, что торгуют не с врагом, а с представителями нейтральной страны. Самому Батлеру ничего инкриминировать не удалось: недружелюбно настроенный к нему чиновник министерства финансов описывал