закладывать, что ли? Ефим за ней, забыв о Фоме, как об игрушке, и он опять начал строить свою башню из домино…

Пришла Ирина, она всегда приходила в одно и то же время. На этот раз она почти ничего не говорила, а только сидела, внимательно рассматривая его, словно прощаясь, он тоже молчал, потом ушла, так ничего и не сказав, погладив только по голове.

Но он этого не заметил. Он трудился над башней — сосредоточенно, выверяя каждое движение, находя точное место костяшкам, предвидя любую оплошность, любое колебание воздуха. Он понял — башня должна выглядеть, как винтовая лестница, как спираль, но самое главное — угол, под каким она должна скручиваться, угол должен плавно меняться, как у ДНК, чтобы компенсировать все колебания воздуха и основания. Когда башня была готова, он не поверил себе, слишком хрупким и ненадежным казалось это сооружение, и слишком совершенным. Он сказал себе, стараясь не дышать, что если она простоит, пока он досчитает до трех, то выйдет отсюда. И начал считать: раз, два…

Дверь резко распахнулась.

— Келдыш, пора на горшок!

— Три! — в отчаянии выкрикнул Фома, чтобы успеть и видя, как рассыпается, на глазах, его надежда, его вера.

И столько было искреннего чувства в этом крике, что Петрович невольно качнулся в сторону падающей башни, чтобы поддержать. Этого было достаточно. Три удара, все по оси главного меридиана, с последним, четвертым, в точку затмения, и Петрович, как Голиаф, безмолвно опустился на колени. «Теперь обрезание!» — хмыкнул Фома, разрывая смирительную рубаху, которую обязан был носить постоянно, и туго пеленая санитара по последней смиренной моде.

Вовремя, потому что тот зашевелился, замычал рукавами во рту.

Спустя минуту, Фомин вышел из комнаты отдыха, совершенно другим человеком, отдохнувшим.

— Значит, мне не удалось, — пробормотал Доктор, увидев его.

Он был уже без страшных штырей в голове, а может, никогда и не был в них, как говорил Ефим, но руки его были связаны рукавами под кроватью.

— Чего не удалось?

— Убить тебя.

Фомин не очень удивился этому заявлению. Чего только с ним не делали — убивали, женили, хоронили, разрывали на части и выбрасывали в окно, а оказалось, что он просто сумасшедший. С книгой. Огромный вклад в развитие психо-парковой скульптуры — психопатическая вариация девушки с веслом — идиот с книгой. Теперь вот еще один сумасшедший, сумасшествие которого отчасти и его, Фомина, вина. Он со вздохом склонил голову: мол, на, если хочешь!

— Причем здесь я? — скривился Доктор (он все понял). — Они хотят завладеть твоим мозгом!..

По словам Доктора выходило, что Ассоциация и Томбр, описанные в его книге, гоняются за Фомой с мозгочерпалками наперевес. Книга не бред, а их, с Фомой, настоящая жизнь. Открытый мир. Что-то опять про переходы, замки, пространства.

Фома понимающе кивал. На просьбу развязать руки тактично погладил одеяло.

— А потом ты попросишь меня закрыть глаза. Знаю я уже все, милый Док. У меня из-за тебя голова, как глиняный горшок — из одних черепков.

— Я не сумасшедший, да и ты тоже. Мы здесь оказались из-за дыры, которая схлопывается и выбрасывает тебя все время почему-то сюда…

Вот этого-то Фомин, выздоровев, слышать уже не мог, наслушался.

— Послушай, это даже не смешно. Ты травишь себя и меня. По отдельности мы бы уже давно выписались отсюда. А так — подогреваем сумасшествие друг друга. Один подлечится, другой подоспеет с крышей на сносях и дружеским сотрясением мозга. Так и помогаем друг другу. Сколько раз ты бил мне по башке?.. С этими дырами у тебя определенный бзик, правильно Фима говорит.

— Фима… — Доктор посмотрел на него с сожалением. — Ты что еще не понял, что Фима — это Лоро? А Вера — Лилгва твоя ненаглядная!

— Ага!.. — Фома коротко хохотнул от безнадеги случая. — Фима у нас Лоро, Вера — Лилгва, Маркин — Меркин…

— А ты кто — каппа? — засмеялся он, уже горько. — Осталось только мне снова взбеситься и признаться, что я Милорд — и нас, после такого взаимного признания, ждет новая порция циклодолбона и курс повышения IQ, путем дренажной лоботомии! Книги начитался?

— Да не читал я её вообще, твою книгу, в глаза не видел, я и так все знаю!.. — Доктор был вне себя, и кровать яростно сотрясалась. — И когда он узнает, как попасть за Черту, он тебя уничтожит!

— Как?.. — Фомин постарался задать этот вопрос, как можно осторожнее, чтобы Доктор не сломал кровать.

— Да хоть как, по любому! Он уже спрашивал у тебя о Черте, о твоем замке? Развяжи меня!

— Естественно, спрашивал!.. — Фомин благоразумно пропустил просьбу мимо ушей. — Он хочет понять мой бзик, как доктор, чтобы вытащить меня. И всё. Это терапия. Он даже просит меня закончить книгу, чтобы я сам для себя мог проговорить все это и избавиться. Что здесь такого?

— Фома-ааа! — застонал Доктор. — Ну как еще я могу тебе это доказать?.. Развяжи мне руки и я тебе сразу докажу!

— Да не надо ничего доказывать… — Пожал плечами Фомин. — Все и так ясно.

— Что тебе ясно?! — Доктор неожиданно успокоился, руки, рвущие привязь, ослабли, он умоляюще посмотрел на Фомина. — Ну хорошо, тогда… прошу тебя… убей Лоро!

— В смысле, Ефима? — не понял Фомин, хотя и это звучало не менее дико.

— Нет, Лоро!

— Как?!

— В книге!

— В книге?!

Фомин уже точно знал, что разговаривает с неизлечимым и главное очень опасным сумасшедшим, Доктор же продолжал, словно бредя:

— Пиши книгу, как он просит, но убей его там!

— И… что?

— И тогда его не станет и здесь.

Фомин потрясенно молчал. Силлогизм Доктора, несмотря на всю его фантастичность и мрачный мистицизм, поражал красотой и потусторонней или, вернее, по-индуистски надмирной логикой воздаяния. Он предлагал использовать