Хищные глаза полковника, полыхающие мрачным удовлетворением — последнее, что видел Фома, расходясь с бароном. Полковник может быть доволен, он выигрывает в любом случае.

Огнестрельное оружие, а именно, дуэльные пистолеты существовали только в замке, специально для таких случаев, это было одним из антикварных развлечений Милорда — смотреть, как его люди убивают друг друга. Все остальное стрелковое оружие находилось на периметре боев с Ассоциацией, в плотных реальностях, вроде Спирали и Кароссы. Это Фома успел узнать от своего молоденького секунданта, пока они шли в дуэльный зал.

Молодой человек страшно волновался, никто не хотел быть секундантом графа и его просто обязали. Поэтому он выкладывал все, о чем ни спроси, забывая даже удивляться, что спрашивают о таких общеизвестных вещах. Два револьвера времен вестернизации Америки хранились у мажордома под замком и выдавались, в отсутствие самого Верховного, только Кортору.

Кортор не замедлил явиться и в глазах его Фома прочел смерть. Мири?..

Впрочем, рассуждать было некогда. Фома проверил барабан, барон сделал несколько вызывающих гимнастических упражнений, от барьера, на специально выложенной красной ковровой дорожке, отмерили по пятнадцать шагов в обе стороны и зачитали немудреные условия поединка. Сюда же, в дуэльный зал, перевели и оркестр и он играл тихую, сосредоточенную музыку: мол, mementomori, Shopin…

Зрители, а здесь были, естественно, все, кого пригласили на банкет, разместились на трибунах и там уже весело бегали разносчики сластей и вина. В общем, поголовный настрой был хорошим — убийственным, и лучше всего его выражал плакат над тренировочной мишенью в углу зала: горе побежденным!

«Мило!» — восхищался Фома, ответно маша Пуе, которая восторженно кричала ему что-то насчет того, чтобы он не расстраивался, если его убьют: она будет плакать!.. «Правильно, зато вечер удался!»

— По сигналу сходитесь и стреляйте! — объявил распорядитель, посовещавшись с секундантами.

— Сходимся и стреляем или стреляем и сходимся? — уточнил Фома. — Или то и другое вместе?

— Как угодно! — был ответ, и дуэль началась.

«Господи, сколько хороших людей убито в этой невинной забаве!» — не то чтобы спросил с упреком, но горестно воскликнул Фома в своем сердце.

«Много, — услышал он в ответ, — а будет еще больше!»

«Как ты велик, Господи!» — умилился Фома, и посмотрел через барьер совсем по-другому…

Барон был красив, нет — прекрасен! Купидон, вдруг собравшийся воевать, потому что вспомнил, что его папаша — бог войны, несмотря на то, что мамаша — сама любовь. Он скинул отороченный дорогим мехом ментик, который здесь носила золотая молодежь и остался в алом доломане. Впрочем, и доломан ему мешал — несколько теснил своими шелковыми шнурами, и барон, сорвав и его, продемонстрировал миру белоснежную сорочку в кружевах и фамильных вензелях.

Стоит ли говорить, что каждое его разоблачение встречалось чуть ли не аплодисментами — преддуэльное прет-а-порте! Гимнастика убийцы! И усы! Силы томбрианские, что это были за усы! Разящие наповал!..

Фома раздеваться не стал, он еще раз проверил упругость и плавность хода курка и барабана, их слаженность. Все было в полном порядке, Милорд, вероятно, был строгим судьей и распорядителем на своих забавах. Только бы не осечка! Секунданты подняли руки, показывая готовность своих протеже.

— Боммм! — раздалось над замком, и руки секундантов одновременно упали с возгласом, обозначающим что-то среднее между «пошли» и «пли»:

— Пшли!..

Барон побежал к барьеру, подняв пистолет на уровень плеча. Раздались выстрелы. Три? Четыре? Или пять?.. Никто не успел этого понять, они слились в одну очередь…

Потом все смолкло, необычайно дымный порох Томбра накрыл своими обильными выхлопами место действия, скрывая, что же произошло. И пока сизые клубы рассеивались, зрители вспоминали, что… собственно, выстрелы начались сразу с сигналом, с того момента, как барон, стреляя, побежал к барьеру, то есть все они прозвучали на первых же шагах. Теперь гадали только, стрелял ли граф и сколько раз?..

Дым рассеялся и толпа, ахнув, подалась вперед. Граф, не сделавший ни шага, продолжал стоять и дальше, нагло и жизнеутверждающе, в то время как барон «утверждал» совершенно обратное. Он неподвижно лежал на дорожке, белоснежная рубаха его была вся в крови.

Что? Встанет? Будут ли еще выстрелы? — спрягалась чуткая и томительная тишина.

Выстрелов больше не последовало.

Убедившись, что их и не будет, тело барона окружили секунданты, придворный врач с чемоданчиком, потом подошел полковник. Тишина была такой, что слышно было, как шепотом переговариваются склонившиеся над бароном секунданты. Ужас был написан на лицах зрителей от быстроты произошедшего. Нет, это сон!

На Фому смотрели со страхом и ненавистью. А он стоял всё на том же месте, где и был, то есть в пятнадцати шагах от барьера и двадцати пяти от распростертого тела барона, поскольку тот не успел сделать и пяти шагов, и ждал, пока произнесет приговор распорядитель. Таковы обычные правила, это на случай, если поверженный жив и будет настаивать на своем выстреле. Впрочем, надежды было мало, белая рубаха барона была красной от крови.

— Он жив! — раздалось удивленное и радостное восклицание, после того как белье на бароне разорвали.

Вздох облегчения разнесся по залу, он загудел.

— Жив? — удивился Фома, и посмотрел в дуло своего револьвера. — Надо же!

На него смотрели, как на пойманного вора: попался!.. Раздавались уверенные предположения, что де прозвучат еще выстрелы и «грянет возмездие!». Так и носилось в воздухе: грянет!..

К Фоме подошел его секундант, черный пушок над верхней губой молодого человека был мокрым от волнения. Сзади него топтался распорядитель, наблюдая. Фома с интересом узнал, что было четыре выстрела, но барон, оказывается, не успел сделать и одного!

— Как вы это объясните, ваше сиятельство?..

Кроме как рассеянностью барона, граф объяснить это не мог.

— Или у вас не стреляют на дуэлях? — спохватился он. — А только бегают? Так у меня нога!..

— Вы прострелили ему обе руки,