Все остальное — уже история. Моральные построения Кинга, брошенные во вселенную идей, взяли на вооружение другие борцы за права. Они сознательно переняли название его движения, его моральный смысл и, что примечательно, многие из его тактик.

Самым удивительным в революциях прав конца ХХ в. оказалось то, как мало насилия они применили и даже спровоцировали. Мартин Лютер Кинг стал мучеником движения за гражданские права, как и горстка жертв террора сегрегационистов. Но городские бунты, которые мы ассоциируем с эпохой 1960-х, не имели отношения к движению за гражданские права — они случились, когда его ключевые вехи были уже пройдены. Другим революциям вообще не пришлось прибегать к насилию: Стоунволлское восстание обошлось без жертв, было несколько террористических атак радикалов-зоозащитников — и на этом все. Их лидеры и вдохновители писали книги, произносили речи, организовывали марши, лоббировали законы и собирали подписи за проведение референдумов. Им пришлось лишь чуточку подтолкнуть в нужном направлении общество, которое уже было восприимчиво к этике, основанной на представлении о правах личности, и все чаще осуждало насилие в любой форме. Потрясающий контраст с судьбой первых движений, положивших конец деспотизму, рабству и колониальным империям только после кровавых бань, уносивших жизни сотен тысяч и миллионов людей.

Позади у нас шесть глав, описывающих исторический спад насилия. Просматривая график за графиком, мы видим, как первые десятилетия нового III тысячелетия оказывались в самом низу нисходящей тенденции применения силы в разные исторические периоды. Конечно, насилие не исчезло, но надо признать, что мы живем в невероятное время. Может быть, это только точка на линии, по которой мы движемся к еще большему миролюбию. Может быть, это снижение к новой норме, когда все сравнительно простые возможности для уменьшения насилия уже исчерпаны, а новые будут даваться все труднее и труднее. Возможно, это просто везение, которое скоро прекратится. Но независимо от того, как тренды экстраполируются в будущее, в точку настоящего нас привело нечто замечательное.

Одно из самых известных высказываний Мартина Лютера Кинга было позаимствовано им из эссе, написанного в 1852 г. аболиционистом Теодором Паркером, унитарианским проповедником:

Сто пятьдесят лет спустя мы своими глазами видим, что дуга склонилась к справедливости так, что Паркер и представить себе не мог. Я тоже не претендую на понимание нравственного универсума, и я не могу осознать ее внушением совести. Но в следующих двух главах мы посмотрим, что мы в состоянии понять с помощью науки.

На понимание человеческой природы сильно влияют оба аспекта снижения насилия: 1) само насилие, 2) факт его снижения. Шесть предыдущих глав живописали историю человечества как череду кровопролитий. Мужчин косили племенные войны и междоусобицы, новорожденных девочек — инфантицид; людей подвергали жестоким пыткам из мести или ради удовольствия, а из названий всевозможных убийств можно составить рифмованный словарь: демоцид, геноцид, этноцид, политицид, инфантицид, фемицид а также человекоубийство, цареубийство, детоубийство, братоубийство, женоубийство, мужеубийство и, наконец, терроризм смертников. Насилие пронизывает историю и предысторию нашего вида, и нет оснований полагать, будто оно возникло в каком-то одном месте, распространившись затем по миру.

Но в этих же шести главах приведено полсотни графиков, иллюстрирующих временны́е тренды насилия, и все они представляют собой линию, направленную из верхнего левого угла в нижний правый. Ни один вид насилия в истории не был зафиксирован на неизменном уровне. Что бы ни было его причиной, насилие — это не физиологическая потребность вроде утоления голода, секса или сна.

Спад насилия позволяет нам разобраться с противопоставлением, которое с начала времен мешало пониманию корней насилия: хорош ли человек сам по себе или плох, ангел он или же злая обезьяна, ястреб или голубь, грязное животное из упрощенно понимаемого Гоббса или же благородный дикарь из упрощенно понимаемого Руссо. Предоставленные самим себе, люди не погружаются в состояние мирного сотрудничества, но и не мучаются жаждой крови, которую необходимо регулярно утолять. Должна быть как минимум доля истины в концепциях, утверждающих, что разум человека состоит не из одной, а из нескольких частей, а именно в теориях психологии способностей, множественного интеллекта, ментальных органов, модулярности сознания и предметной специфики психических процессов, а также в метафоре, представляющей разум в виде швейцарского ножа. Природе человека свойственны не только стремления, подталкивающие к насилию: хищничество, жажда власти и мести, но и те, что при благоприятных обстоятельствах способны направить нас к миру: сострадание, справедливость, самоконтроль и благоразумие. В 8-й и последующих главах рассматриваются эти побуждения и обстоятельства, их вызывающие.

Однако, прежде чем взяться за изучение наших внутренних демонов, мне нужно доказать, что они существуют. Сегодняшняя интеллектуальная вселенная отторгает идею, что человеческой природе вообще свойственны какие-либо побуждения, провоцирующие насилие[1341]. Хотя теория о том, что мы произошли от миролюбивых шимпанзе и что первобытные люди не знали насилия, давно развенчана антропологией, порой все еще читаешь, что к насилию прибегают лишь отдельные паршивые овцы, которые и портят картину, а все прочие представители рода человеческого благодушны до мозга костей.

Действительно, жизнь большинства людей в большинстве обществ не оканчивается насильственным образом. Вертикальные оси графиков в предыдущих главах исчисляются в единицах, десятках, максимум сотнях убитых на 100 000 человек в год, и только изредка, когда речь идет о племенных войнах или геноцидах, уровень доходит до тысяч. Верно и то, что в большинстве враждебных противостояний соперники — люди или же другие животные — обычно отступают до того, как кто-нибудь из них серьезно пострадает. Даже в военное время не все солдаты могут заставить себя стрелять в людей, а если все-таки стреляют, страдают потом от посттравматического стрессового расстройства. Некоторые авторы приходят к выводу, что очень многие люди по природе своей не переносят насилия и что большое число жертв — это всего лишь доказательство того, как много бед могут натворить несколько психопатов.