Поскольку насилие вечно, нравственный образ жизни требует разумного ограничения инстинктов, культурных, религиозных обычаев и пересмотра привычных подходов, что и показали нам революции прав. Традиционные нормы должна заменить этика, которая руководствуется состраданием и разумом и говорит на языке права. Мы принуждаем себя встать на место (или на лапы) других чувствующих существ, учитывать их интересы, начиная с интереса жить и не испытывать боли, и стараемся не принимать во внимание поверхностные черты вроде расы, национальности, пола, возраста, сексуальной ориентации — и до некоторой степени — биологического вида.

Этот вывод лежит в русле моральных устоев Просвещения, а также гуманистических и либеральных течений, из него выросших. Революции прав — это либеральные революции. Каждая ассоциировалась с либеральными движениями, каждая сегодня распределена по градиенту от Западной Европы и демократических американских штатов до республиканских американских штатов, демократий Латинской Америки и Азии и далее — в авторитарные страны, исламские государства и страны Африки. Каждая революция оставила западной культуре в наследство избыток правил приличия и табу, которые заслуженно высмеиваются как «политкорректность». Но цифры доказывают, что благодаря им смертей и страданий стало гораздо меньше, а современная культура отказывается терпеть насилие в какой бы то ни было форме.

Послушав беседы либеральных оракулов, можно подумать, что Соединенные Штаты на протяжении 40 лет уклонялись вправо: от Никсона и Рейгана до Гингрича и Буша и до нынешних «сердитых белых мужчин» из Движения чаепития. Но в каждом вопросе, затронутом революциями прав, — о межрасовых браках, о расширении прав женщин, об отношении к гомосексуальности, о наказании детей и обращении с животными — взгляды консерваторов меняются вслед за взглядами либералов, и в результате сегодняшние консерваторы либеральнее вчерашних либералов. Как пишет консервативный историк Джордж Нэш, «на практике, если не в теории, американский консерватизм сильно шагнул влево по сравнению с 1980-ми»[1336]. (Может, как раз поэтому эти белые мужчины такие сердитые.)

Что же стало причиной революций прав? Выявить причины Долгого мира, Нового мира и спада преступности в 1990-х было нелегко, но еще сложнее определить внешний фактор, который объяснил бы, почему революции прав вспыхивали одна за другой. Однако мы можем рассмотреть типичных кандидатов на эту роль.

Достаток людей после войны вырос, но благосостояние так неравномерно влияет на общество, что вряд ли эта идея поможет нам проникнуть в суть и определить непосредственный спусковой механизм революций прав. Имея деньги, можно усовершенствовать образование и охрану правопорядка, общественные науки, социальную помощь и средства массовой информации, упрочить позиции женщин в профессиональной среде, улучшить условия жизни детей и животных. Сложно выделить в качестве причины что-то одно, но, если бы мы и смогли, перед нами все равно встал бы вопрос, почему общество решило распределить плоды экономического процветания таким образом, чтобы минимизировать ущерб для уязвимых слоев населения. Мне неизвестно о точном статистическом анализе, я не могу выявить корреляции между временем подъема движений за права угнетенных в период с 1960-х до 2000-х гг. и экономическими подъемами и рецессиями этих десятилетий.

Демократическая форма управления государством, конечно, сыграла свою роль. Революции прав происходят в демократических системах: демократия — это общественный договор, заключенный гражданами с целью снизить насилие, и как таковые демократии содержат в себе точки роста, способствующие включению в социальный контракт групп, которые первоначально в него не входили. Но почему это происходит именно тогда, когда происходит, остается загадкой: демократия в этом процессе не совсем внешний фактор. В ходе движения за гражданские права, устранившего неравноправие черных американцев, предметом дискуссии стали сами демократические механизмы. В ходе других революций все новые группы приглашались или сами прокладывали себе путь к полноценному участию в социальном контракте. Только после этого правительство начинало насилие по отношению к затронутым группам (в том числе свое собственное насилие).

Во время революций прав сеть взаимного обмена и торговли расширилась благодаря переходу от экономики, основанной на вещах, к экономике, основанной на информации. Женщины стали меньше занятыми домашней рутиной, и, как следствие, организации смогли поставить себе на службу таланты более широкого слоя людей, не полагаясь лишь на привычный штат сотрудников или старых приятелей. Когда женщины и меньшинства стали частью политических механизмов торговли и управления, они постарались действовать так, чтобы их интересы принимались в расчет. Мы видели, как это работает: в странах, где женщин в правительстве и профессиональной сфере больше, насилия в отношении женщин меньше, а люди, лично знакомые с гомосексуалами, реже осуждают гомосексуальность. Но, как и демократия, инклюзивность институтов не полностью внешний фактор. Возможно, невидимая рука информационной экономики повысила благосклонность институтов к женщинам, меньшинствам и геям, но, чтобы добиться полной интеграции, до сих пор необходима жесткая рука правительства в виде антидискриминационных законов. А что касается детей и животных, рынка для взаимовыгодного обмена нет вообще: все выгоды направлены в одну сторону.

Если бы мне пришлось поставить все деньги на одну самую важную экзогенную причину революций прав, я бы выбрал технологии, которые сделали людей и информацию мобильнее. Десятилетия революций прав были временем электронных революций: в жизнь вошли телевидение, транзисторные радиоприемники, кабельное ТВ, спутники, межконтинентальные телефонные линии, ксероксы, факсы, интернет, мобильные телефоны, текстовые сообщения, сетевое видео. Это были годы скоростных автомагистралей, поездов и реактивных самолетов. Это было время беспрецедентного развития системы высшего образования, время, когда горизонт научного знания отодвигался все дальше. Не так широко известно, что именно тогда резко вырос годовой объем книгоиздания: в США за 40 лет (1960–2000) он увеличился почти в пять раз[1337].

Я уже писал об этой связи. Гуманитарная революция выросла из грамотного мира, а Долгий мир и Новый мир — из глобальной деревни. И вспомните, что пошло не так в исламском мире, — возможно, дело в отказе от печатного пресса, нежелании признать важность книг и идей, которые в них содержатся.

Как распространение идей и людей приводит к реформам, снижающим насилие? Самый очевидный путь — развенчание невежества и предрассудков. Взаимодействующее и образованное население хотя бы в среднем и в долгосрочной перспективе не может не избавиться от губительных убеждений: что представители других рас и национальностей по своей природе алчны или вероломны, что в экономических и военных неудачах виноваты предатели из этнических меньшинств, что женщины не имеют ничего против изнасилований, что детей нужно бить, чтобы правильно их воспитать, что геи сами решают стать гомосексуалами, потому что ведут порочную жизнь, что животные не чувствуют боли. Развенчание предрассудков, заставляющих нас мириться с насилием, приводит на ум высказывание Вольтера: тот, в чьей власти заставить вас верить в нелепость, волен и заставить вас поддерживать несправедливость.