Есть и другой способ: книги приглашают читателя встать на место других, не похожих на него людей. Гуманитарную революцию продвигали «Кларисса», «Памела» и «Юлия», «Хижина дяди Тома» и «Оливер Твист», а также свидетельства очевидцев, наблюдавших колесование, сожжение или бичевание. Электронный век обновил эти технологии эмпатии, помогая им проникать глубже и воздействовать эффективнее. Афроамериканцы и гомосексуалы выходили на сцену, становились гостями ток-шоу и положительными героями в кино. Документальные кадры запечатлели их борьбу с правительством, направлявшим против них пожарных с брандспойтами и полицейских с собаками. Увидели свет такие книги и пьесы, как «Путешествие с Чарли в поисках Америки», «Изюминка на солнце» и «Убить пересмешника». Феминистки излагали свои аргументы, участвуя в ток-шоу, их устами говорили персонажи мыльных опер и телесериалов.

В главе 9 я расскажу, что сострадание и сочувствие к ближнему пробуждает не только взгляд на мир его глазами. Помогает еще и интеллектуальная гибкость — свойство разума, побуждающее нас выйти за рамки узкого личного опыта, поразмышлять о том, каким мог бы быть мир, и пересмотреть привычки, мотивы и нормы, которые руководят нашими убеждениями и системой ценностей. Вероятно, заслуга в формировании такого рефлексивного образа мысли принадлежит всеобщему образованию и широкому распространению электронных медиа. Об этом в восхищении писал Пол Саймон:

Есть и третий способ, которым поток информации может подтолкнуть нравственный прогресс. Ученые, изучающие особенности материального прогресса в разных уголках мира, например экономист Томас Соуэлл в своей трилогии «Культура» (Culture) или физиолог Джаред Даймонд в книге «Ружья, микробы и сталь» (Guns, Germs, and Steel), пришли к выводу, что ключ к материальному успеху — местоположение в крупном бассейне сбора информации, куда со всех сторон стекаются знания об инновациях[1338]. Никто не может быть умен настолько, чтобы в полной изоляции изобрести все, что может потребоваться человеку. Успешные инноваторы не только стоят на плечах великих предшественников, они постоянно воруют интеллектуальную собственность, присваивая идеи, стекающиеся к перекресткам миров. Цивилизациям Европы и Западной Азии удалось завоевать мир потому, что купцы и завоеватели, следуя по пешим и морским путям, приносили с собой изобретения, сделанные в самых разных концах Евразии: зерновые культуры и алфавитное письмо с Ближнего Востока, порох и бумагу из Китая, одомашненных лошадей из степей Украины, морскую навигацию из Португалии и многое другое. Не случайно слово «космополит» означает «гражданин мира», а «изолированный» в английском языке родственно слову «островной». Общества, которые отрезаны от внешнего мира морем или непроходимыми горами, как правило, являются технологически отсталыми. И морально отсталыми тоже. Вспомните, что культуры чести, чья высшая этическая ценность — племенная лояльность и кровная месть, могут существовать в горных регионах веками, несмотря на то что их соседи, обитающие в долинах, уже давно прошли через процесс цивилизации.

То, что верно для технологического прогресса, может быть истиной и для прогресса нравственного. Индивиды или цивилизации, собирающие информацию изо всех возможных источников, придумывают моральные инновации, более сбалансированные и универсальные, чем может изобрести даже самый просветленный пророк, живущий в пустыне. Позвольте мне проиллюстрировать этот пункт историей революций прав.

В своем эссе «Паломничество к ненасилию» (Pilgrimage to Nonviolence) Мартин Лютер Кинг подробно изложил новые идеи, которые он вплел в свою политическую философию[1339]. Как студент, обучавшийся теологии в конце 1940-х — начале 1950-х, Кинг был, конечно, хорошо знаком с Библией и точкой зрения ортодоксальной теологии. Но он читал и сочинения богословов-отступников, таких как Вальтер Раушенбуш, который сомневался в исторической точности Библии и критиковал догму, гласящую, что Иисус умер за грехи людей.

Затем Кинг занялся «серьезными исследованиями социальных и этических теорий великих философов — от Платона и Аристотеля до Руссо, Гоббса, Бентама, Милля и Локка. Эти мастера заставили меня размышлять, и, хотя я готов был спорить с каждым из них, я, без сомнения, много почерпнул из их работ». Кинг внимательно прочел (и отверг) Ницше и Маркса, получив прививку от авторитарных и коммунистических идей, которые казались такими соблазнительными другим либеральным движениям. Он также отверг «антирационализм европейского теолога Карла Барта», а вот «удивительное проникновение в природу человека, особенно в том, что касается поведения стран и социальных групп» Рейнгольда Нибура высоко оценил. «Рассуждения Нибура помогли мне распознать иллюзию поверхностного оптимизма по поводу природы человека и опасность ложного идеализма».

Мировоззрение Кинга окончательно сформировалось после поездки в Филадельфию на лекцию Мордехая Джонсона, президента Гарвардского университета. Джонсон, вернувшийся из путешествия в Индию, рассказывал о Махатме Ганди, чей авторитет способствовал получению его страной независимости. «Его выступление было таким глубоким и будоражащим, — писал Кинг, — что я в тот же день купил полдюжины книг о жизни и работе Ганди».

Кинг сразу понял, что идеи Ганди о ненасильственном сопротивлении были не моралистическим выражением любви, как ненасилие в учении Иисуса. Это был набор продуманных тактик, помогающих одержать победу над противником, не уничтожая, а переигрывая его. Кинг предположил, что отказ от насилия не позволяет проникнуть в ряды движения смутьянам и баламутам, которые ищут острых ощущений и случая подраться. Когда движение терпит первые неудачи, табу на применение насилия помогает удержать первоначальный смысл и сохранить провозглашенные цели. Ненасильственное сопротивление не позволяет врагам назвать их насилие защитой или местью и таким образом оправдать его, поэтому в глазах наблюдателей мирное движение остается на стороне добра, выталкивая противника на темную сторону. По той же причине отказ от насилия разобщает врага: его приверженцы чувствуют себя все менее комфортно, поддерживая лагерь, запятнавший себя односторонним насилием. И все это время движение настойчиво продвигает собственную программу, добиваясь своего сидячими забастовками, стачками и демонстрациями. Такая тактика, очевидно, сработает не с каждым противником, но с некоторыми может оказаться удачной.

Историческое выступление Кинга на марше в Вашингтоне в 1963 г. представляло собой гениальную комбинацию идей, которые он аккумулировал: образы и язык библейских пророков, свойственное христианству возвышение страдания, идеал личных прав человека из европейского Просвещения, ритм и возвышенные метафоры афроамериканской церкви и стратегический план индийца Ганди, вскормленного джайнистской, индуистской и британской культурами.