Однако в любом случае нам стоит посидеть несколько дней дома, дабы нас не обнаружили; я убежден, что шпионы дожа уже рыщут повсюду, пытаясь выйти на наш след. Но когда нас оставят в покое, первым делом должны мы отыскать убийцу Матео и свернуть ему шею в назидание прочим.

Все хором. Браво, брависсимо!

Пьетрино. Голосую за то, чтобы отныне Томазо стал нашим главарем.

Струцца. Да, пусть займет место Матео.

Все хором. Так тому и быть.

Абеллино. На что я от всей души говорю: аминь. Итак, решение принято.

Книга вторая

Глава I

День рождения

Следующий день после убийства Матео бандиты провели, не выходя за порог, в сильной тревоге, заперев двери и закрыв ставни на окнах; любой шум на улице вызывал у них смятение, любые шаги у двери заставляли дрожать.

А дворец дожа блистал роскошью, в нем гремело веселье. Дож праздновал день рождения своей прекрасной племянницы Розабеллы, и на пир собрались самые именитые граждане города, а также иностранные посланники и многие высокородные чужеземцы, оказавшиеся на тот момент в Венеции.

На расходы не поскупились, не пренебрегли ни единой возможностью доставить гостям удовольствие. Корифеи разных искусств состязались друг с другом, лучшие поэты Венеции почтили этот день строками, каких ранее не создавали, ибо предметом их была Розабелла; музыканты и виртуозы превзошли самих себя, ибо целью их было добиться благосклонности Розабеллы. Невиданное доселе сочетание всех мыслимых радостей затуманило воображение гостей, и гений восторга простер крыла свои над собравшимися, равно над юношами и стариками, над матронами и девицами.

Редко доводилось видеть почтенного Андреаса в столь приподнятом настроении. Был он крайне оживлен, на губах играла удовлетворенная улыбка, со всеми присутствовавшими вел себя обходительно и доброжелательно и делал все, чтобы гости не сознавали его превосходства. Иногда он заигрывал с дамами, миловидность которых служила главным украшением праздника, иногда бродил среди масок, которые разнородной фантастичностью своего облика и приподнятым тоном бесед оживляли бальный зал; а случалось, что он присаживался сыграть в шахматы с генералами и адмиралами Республики; но не раз и не два отрывался он от всех этих занятий, чтобы проследить восторженным взором за танцующей Розабеллой или в молчаливом благоговении вслушаться в звуки ее пения.

Ломеллино, Конари и Паоло Манфроне, трое ближайших друзей и советников дожа, будто бы позабыли о своих сединах и смешались с толпой юных красавиц, флиртовали то с одной, то с другой – стрелы остроумия летали туда-сюда, встречая пылкий и добродушный прием.

– Ломеллино, – обратился Андреас к своему другу, тот как раз вошел в салон, где дож по чистой случайности оказался наедине с племянницей, – воистину ты нынче смотришь веселее, чем когда мы осаждали Скардону[121] и вели ох какую непростую игру против турок.

Ломеллино. Я не посмею этого отрицать, синьор. Я и по сей день со смесью ужаса и удовлетворения вспоминаю ту ночь, когда мы наконец-то взяли Скардону и вынесли полумесяц за городские стены. Да уж, наши венецианцы сражались тогда как львы.

Андреас. Наполни кубок, почтим их память, старый солдат. Право на отдых ты завоевал своим мужеством.

Ломеллино. Верно, синьор, и сколь же приятно почивать на лаврах! Но если говорить честно, то лаврами своими я обязан лишь вам, ибо это вы обеспечили мне бессмертие. Ни одна душа в мире не узнала бы о существовании Ломеллино, не сражайся он в Далмации и на Сицилии под знаменами великого Андреаса и не способствуй своему командиру в завоевании вечных трофеев на пользу Республики.

Андреас. Добрый мой Ломеллино, боюсь, кипрское вино подогрело твое воображение.

Ломеллино. Нет, я прекрасно знаю, что не должен называть вас великим и хвалить вот так вот, в лицо; но я вам клянусь, синьор, я уже слишком стар, чтобы размениваться на лесть. Пусть ей предаются ваши придворные, ни разу еще не нюхавшие пороха и не сражавшиеся за Венецию и Андреаса.

Андреас. Ах ты, старый энтузиаст! А что, по-твоему, император того же мнения?

Ломеллино. Если окружение не ввело Карла Пятого в обман и если он не слишком горд, чтобы признать величие врага, то он, полагаю, говорит себе: «Есть на земле единственный человек, который внушает мне страх и которого я считаю достойным соперником, и человек этот – Андреас».

Андреас. Боюсь, он будет крайне недоволен, когда получит мой ответ на сообщение о том, что он взял в плен французского короля.

Ломеллино. Да, синьор, в его неудовольствии можно не сомневаться, но что из того? Пока жив Андреас, у Венеции нет оснований бояться его неудовольствия. А вот когда и вы, и ваши герои отойдете к вечному сну… тогда увы тебе, горемычная Венеция! Боюсь, что твой золотой век скоро склонится к закату.

Андреас. Почему? Или мало у нас многообещающих молодых придворных?

Ломеллино. Увы, большинство из них герои лишь на полях Венериных сражений. Герои попоек. Женоподобные тростинки, слабые и телом и духом. Но я заболтался и уклонился от сути. Воистину, войдя в лета, да еще и разговаривая с Андреасом, легко забыть про все остальное. Синьор, я пришел с просьбой, причем с просьбой существенной.

Андреас. Ты возбуждаешь мое любопытство.

Ломеллино. Неделю назад к нам прибыл молодой флорентийский аристократ по имени Флодоардо, юноша благородного вида, подающий большие надежды.

Андреас. И что же?

Ломеллино. Отец его был одним из моих ближайших друзей. Его уже нет в живых, но то был славный, щедрый старый аристократ. В молодости мы с ним служили на одном корабле, и он своей шашкой снес не одну увенчанную тюрбаном голову. Да уж, бравый был вояка.

Андреас. Прославляя храбрость отца, ты, похоже, забыл про сына.

Ломеллино. Сын его прибыл в Венецию и желает поступить на службу Республике. Прошу вас найти молодому человеку достойную должность: он обеспечит Венеции процветание, когда мы уже будем лежать в могилах, – и я готов отвечать вечным спасением за свои слова.

Андреас. Наделен ли он умом и талантом?

Ломеллино. В высшей мере; у него отцовское сердце. Согласитесь ли вы встретиться с ним, переговорить? Он здесь, среди масок в главном зале. Должен заранее сообщить вам одну вещь, в качестве примера его планов. Он слышал, что Венецию заполонили бандиты, и решил для себя, что первой его услугой Республике станет предание этих треклятых убийц, которым доселе удавалось избегать поимки нашей полицией, в руки правосудия.

Андреас. Вот как! Сомневаюсь, что у него хватит сноровки исполнить это обещание. Имя его Флодоардо, верно?