вмиг, уж зная, каково можно за приятельство с опальным поплатиться, собравши достоинство, отвечал присказкой, что «друг-то он мой, да ум у него свой», и что, наместником будучи, советов тот себе не принимал и не спрашивал. Федька усмехнулся, памятуя тот спор батюшкин с Одоевским в канун осады. Здесь Пронский не лукавил.

Федька взирал на них свысока, с полупрезрением и злорадством даже, выпрямившись горделиво, придерживая у бедра спокойной и слегка расслабленной рукою, сверкающей перстнями, рукоять сабли. Они же, умышленно будто бы, вовсе его, за левым плечом у кресла царского стоящего, не замечали. Точно не узнавали искренне в этом высоком, стройном, словно сосна в бору, роскошно наряженном царёвом ближнем, с надменностью в лике, смущающем нечестивой красой, того самого «щенка старого чёрта Басманова».

Все, конечно, уже извещены были о приезде в Казань первого мая, с государевым жалованием, Черемисинова Ивана Семёновича. И что по грамоте той жалованной прощал царь многих опальных бояр и князей и звал их обратно в Москву, и начался возврат некоторых отобранных прежде вотчин. Было объявлено также, что остальным обождать следует, их помилование опосля скажется, а покуда продолжают пусть управлять казанскими и свияжскими имениями исправно. Всеобщее оживление от этих известий воспринято было с надеждою, что царь опамятовал, и вернуть всё устройство как было намерен, хоть и не сразу – больно много уже было переиначено и по другим рукам, опричным, в основном, роздано. Многие тогда осмелели, тут же челобитные заслали, отчего их милость царская обошла. Князья братья Куракины возроптали сразу на отказ им вернуться, вины никакой за собою по-прежнему не зная… Им от государя передано было, как и прочим, без грубых слов иль упрёков, как прежде (за родство с Курбским, по большей части, и да подлежание под Старицких), попросту ожидать, и погодовать ещё на Казани. И тем утвердить свои слова добра и невиновности.

Видя миролюбие государя, на другой день, после службы и торжественной трапезы, где была вся рязанская знать, и цвет купечества, и духовенство, и ближние стольники, с государем прибывшие, патриарх Филофей Рязанский решился печаловаться за двух засечных воевод, Лихвинской и Крапивинской застав, по дознанию уличённых во мздоимстве от подчинённых, к засекам приписанных деловцов374… Дело то было не первое, когда брали не только сторожевые головы, но и повыше люди, воеводы-наместники, алтынами, мёдом иль работою на своём дворе дармовой от деловцов взятку, за что и отпускали тех с богом по домам. А засеки, волчьи ямы и ворота375 сами не отстроятся… И то, что в месяц надлежало бы пройти, по указу царскому продляя непреступный для степняков рубеж, без должного числа работников сделать было совершенно невозможно. Хуже того, бедолаги из тех, кто по бедности ничем не мог начальству подольститься, непосильную тяжесть работ, один за троих, волоча, нещадно подгоняемые, то по грудь в воде студёной, то на валах под зноем и непогодою, надрывались, и хворали, и, собираясь со товарищи, бежали по лесам и там прятались от розыска. Их искали, ловили (семьи-то с детьми никуда не бежали! И как им быти с мужиком беглым, тож не представляли себе), наказывали батогами и возвращали на засечные работы. Однако через малое время всё повторялось… Всё более частые донесения такого рода доходили до государя, всё больше оправдывались засечные начальники нетчиками376, недоборами людей на местах, годных к такому тяжёлому труду, и чтоб, притом, кому пахать-сеять оставалось, а пуще – на подьячих пеняли, дескать, скверно отчёты пишут, обманывают народ неграмотный… А иные засечные воеводы отписывали прямо, что сами грамоте не шибко разумеют, а потому просят присылать для отчёту людей учёных, да честных, чтоб распоряжения их верно записывались и вовремя. Конечно, как тут было не верить таким депешам, когда и сам государь видел прекрасно, что народу не хватает, что война, от коей не деться никак миром, ни ко Христу воззваниями, забирает подчистую одних, а проклятый недород, безлетье, да мор этот ещё, что с весною выплеснулся с Литовских волостей уже и на Торопец, Смоленск, Великие Луки, и до Новгорода дополз, запустение по себе оставляя, худшими из недругов явились все разом… Немного было таких, как Шереметьев, отстроивший заново на свои средства Городенск на Венёве, и тамошние засеки соблюдает порядком, или Мстиславский, заложивший Епифань, и полк крепостной взявшийся содержать на свои. Было немало, зато, других, всячески себе льгот от повинностей по государевым делам выгадывающих, ну или чтобы не сполна с них брали. А брали-то немало, иной раз тяжким грузом ложилось всё это на плечи поселенцев, хоть и понимали, чего ради обязаны они помогать старанием и радением государеву войску, их же землю и жизни оберегающему… Однако роптали не только простолюдины с землепашцами, роптали куда злее землевладельцы-вотчинники, обложенные по Опричному с Иоанном уговору данью ежегодной казне, в серебре отмерянной, да ещё помимо: заготовлять корм конский, тягло поставлять377, и ямчужным варением378 заниматься, и дороги класть и чинить, и укрепленья городские, и служилых тоже снабжать прокормом по надобности, а ко всему – ядра каменные изготовлять по присланным из государевых мастерских кружалам, а стало быть –кузнечных мастеров содержать… Дорого обходилась казне бранная лютость Иоанна!

Однако если с Литвой и Польшей повременить порою было можно, особенно сейчас, когда вести о Берестейском сейме379 изрядно Иоанна порадовали и воодушевили, то вот Давлет-Гирей ожидать не станет, покуда напасти наши схлынут… Засечную черту следовало укрепить немедля, до осени. Для чего укрепления требовал порядок всего дела. Князю Михаилу Черкасскому вменялось в ведомство вся вестовая служба по всем городам и заставам пограничья. Любое указание и повеление от царя, любая весть о положении дел на местах и от разведчиков немедля, тотчас должна быть донесена гонцами, куда надо. А дабы деловцы охотнее, своею волей, являлись на работы, государь положил им довольство из своей казны. Предполагая вскорости ещё большие бедствия начинавшего голодать севера, опустошения на землях, с которых в этот год уже не взять ничего, кроме лебеды, разве, да и взять-то будет некому, мудро рассудил Иоанн, что как не тяжка повинность на зесеках, а люди здесь появятся, чтобы пережить бескормицу… Края здесь богатые – леса, реки, степи дичины полны. Тем жесточе беречь приходится те, что к засекам прилегают. Не поскупился государь на дополнительное жалование тиунам, недельщикам и доводчикам380, но и на взыскания с оных: за ненадлежащее исполнение службы, помимо битья батогами нещадного, до кандалов и тюрьмы, а уж ежели вскрыты будут потравы и