купец на курицу, так сразу понял, что и одного едока едва накормить можно, куда уж там троих! А как смекнул, так сразу и схватил курицу руками.

— Братия! — ласково обратился он к монахам, — Ведь сейчас пост идёт? Ну, да, я помню! А ещё я помню, как строг монастырский устав! Но я избавлю вас от соблазна! Эх! Так и быть! Возьму грех на себя! Сам съем этого жирного, мясистого курёнка! Ибо вам в пост нельзя…

И с этими словами сожрал всю курицу, ещё и косточки обглодал! Монахи промолчали, удовольствовавшись краюхой хлеба с сыром. А наутро все трое пошли дальше: монахи шли пешком от бедности, а купец — от жадности. Шли-шли, пока не пришли к широкой, полноводной реке.

— А позвольте, братия? — опять начинает хитрый купчина, — А не говорит ли ваш устав о смирении и помощи ближнему? Помнится, что говорит! Так смиритесь, братия, и окажите помощь: перенесите меня на другую сторону!

Переглянулись монахи. Ну-у… с одной стороны купец вроде бы и прав… Тогда самый рослый и молодой из монахов взвалил купца на спину и потащил его через реку. Купец сидит на плечах монаха, ухмыляется…

— А нет ли у тебя, случаем, при себе денег? — пыхтит под ним монах.

— Как же нету? — удивляется купец, — Глупый вопрос! Моё дело торговое. Вот, расторговался, а выручку домой несу!

— Ах, вот как! — говорит монах улыбаясь, — Видишь ли любезный, но дело в том, что наш устав, про который ты так много знаешь, запрещает нам носить при себе деньги!

Да, со всего размаху — плюх купца в реку! Чуть не утоп, бедняга!

Ну, когда весь мокрый до нитки и красный от стыда и досады, купец выбрался из реки, то пришлось ему согласиться, что поделом ему досталось, за давешнюю проделку с курицей![1]

— А-ха-ха!!! — весело хохотали крестоносцы, — Воистину, поделом шельме!

— Надеюсь, та речка была пошире этого ручейка? Ха-ха-ха! — впервые на моей памяти смеялся Ульрих, переезжая ручей по небольшому мостику.

— Да уж, конечно, побольше! — улыбался Вилфрид, — Так, что купчишка сполна вкусил, что значит тыкать монахов их же уставом!

— А-ха-ха!!

— Что там у вас?! — высунулась из кареты рыжая голова Эльке, — Хозяйка велела спросить: не случилось ли чего? А то вы очень громко шумите!

— Всё нормально, — повернулся в седле Марциан, — Всё, что должно было случиться, уже…

— БА-БАХ!!! — оглушительно рвануло за нашими спинами так, что заложило уши.

И я с ужасом увидел, как хлипкий мостик взлетает на воздух, разрываясь в щепки, а вместе с ним взрывом разметало и нашу телегу, со всеми продуктами, пожитками, вместе с кучером и лошадью! Раскалённый воздух ударной волны жарко обдал всех, кто находился поблизости. Крестоносные лошади испуганно припали на задние ноги и жалобно заржали. Только Шарик не дрогнул. Хотя и сделал несколько шагов в сторону. На всякий случай.

Ближе всех к месту трагедии находилась карета. На крышу кареты и посыпались щепки и обломки, благо, не крупные. Впрочем, кучера изрядно ударило по спине. И минуты не прошло, как из кареты выглянула бледная и решительная Катерина, с взведённым арбалетом наперевес. Когда успела?

Крестоносцы уже стояли спина к спине, с оружием в руках, зорко оглядываясь по сторонам. Никого. Совсем никого. Словно это мост сам по себе взорвался. Подтащил под себя бочку с порохом, да и бабахнул.

Я тронул коленями Шарика и конь, чуть помедлив, боком-боком, но пошёл в сторону остатков телеги. Жуткое зрелище! Конь валялся разорванный напополам, и из его брюха вывалились внутренности. От кучера я увидел только ногу. Оторванную человеческую ногу, аккуратно обутую в сапог и с обрывками штанины. Телегу и её содержимое разметало по округе. Хорошо, что мешок Гюнтера я ещё несколько дней назад перенёс в карету, упросив Катерину, чтобы он лежал там. Ну, чтобы мне было удобно лазить в него за книгами. Потому что, когда девушка уставала меня просвещать, я доставал одну из книг и принимался за чтение. Ну вот, повезло…

— Не меньше трёх бочек пороха! — негромко сказал за моей спиной Марциан, оглядываясь, — Андреас! Ты, как специалист по артиллерии, скажи мне, можно ли так рассчитать пороховой шнур, чтобы взорвалось точь-в-точь, в ту секунду, как ты захочешь?

— Не знаю! — буркнул я, — Я стрелял из кулеврины, а не поджигал шнуром пороховые бочки! Но думаю, что вряд ли. Пороховой шнур — он на самом деле не очень-то и пороховой. Если говорить о верёвке, которую вставляют в пальник, то это льняная верёвка, вываренная в крепком растворе берёзовой золы и извести. Кажется, туда ещё селитру добавляют, чтобы на ветру не гасла. Но такая верёвка горит медленно. Чтобы такой верёвкой бочки с порохом рвануть, надо было нас километра за три заметить, да припустить вскачь к мосту, да поджечь запальный шнур, да быстро-быстро спрятаться в лесу. Мы едем, а верёвка горит. Мы едем не торопясь, и верёвка горит медленно. Ну, и как тут рассчитаешь?..

Но брат Томас говорил мне о другой верёвке, которую делают вроде пустотелой трубочки: берут тонкую веточку и оплетают её нитями, выдвигают веточку наполовину и опять оплетают, и так далее. А потом в середину получившегося шнура запихивают порох. И ещё чего-то. Вроде бы, опять селитра. Кажется, её сверху промасливают, или смолят, не помню точно. Вот такая верёвка горит быстро! Увидел нас метров за сто — поджигай! Если у тебя верёвка правильно рассчитанной длины. Но вот досада! Эта верёвка горит неровно! То быстрее, то медленнее. А может и вообще погаснуть, если порох набит не слишком тщательно. И как тут рассчитать время? Опять, никак.

Поэтому я думаю, что наш враг хотел взорвать наш основной отряд, в самой середине, да просчитался с длиной запального шнура. Рвануло уже после того, как мы проехали. Только кучеру телеги не повезло.

— Ну да, ну да… — задумчиво согласился брат Марциан, — я слышал про такие верёвки. Их сапёры применяют. Но там плюс-минус десять минут роли не играют.

— Сапёры?..

— А! Ты не в курсе? Есть такой, новый способ борьбы с крепостями. Бывает, что осадят крепость, а взять её — ну, никак! Ни приступ не удаётся, ни артиллерией не прошибить. Близко кулеврины не подтащишь, защитники по ним стреляют, а издали удары по стене получаются слабыми. Ну, вот, тогда специальные люди начинают рыть подкоп под стены крепости! Подкоп этот называется сапой, оттого и люди — сапёры. Рыть стараются тихо-тихо, чтобы враг не услышал звяканья лопат. Иначе могут весь подкоп обрушить, заживо тех сапёров похоронив. Ну вот, тихой сапой добираются