Их встретили настороженно: конный отряд русов вторгалсяпрямо во двор дворца болгарских царей, но Самуил бросил резкое слово, и конейдружинников взяли под уздцы с почтением.

На мраморных ступенях, блистающих под солнцем, появилисьвзволнованные чиновники Константинополя, бояре Самуила. Растолкав их, впередвыдвинулся василик. Чело его было нахмурено.

– Великий царь, – сказал он с укором, –негоже так внезапно покидать двор! Венчание состоится через час, все уже всборе!

– А где невеста? – бросил Самуил.

– Во внутренних покоях, – ответил василикнастороженно. – Как и надлежит быть. Ее там обряжают, дают последниенаставления. С нею митрополит…

– Я бы хотел переговорить с нею, – сказал Самуил.

Василик покачал головой, в голосе был снисходительный укор:

– Я понимаю твое нетерпение, великий царь… Но фату слица невесты ты волен поднять только после того, как вас объявят мужем и женой.

За спиной Самуила послышался ехидный смешок. Самуилраздраженно покосился на князя русов. Тот по дороге иронизировал над церковнымиобычаями христиан, в пример ставил русские да славянские. Даже у трех племенславянских были три способа женитьбы: умыкание – по-древлянски, побег повзаимному согласию – по-тиверски, брак с согласия родителей – по-полянски. Ново всех трех случаях все было проще и естественнее…

– Ладно, – решил Самуил, – мне не понадобитсяподнимать ей фату. А несколько слов я могу сказать в присутствии митрополита ивсех прибывших с нею гостей.

Василик пожал плечами:

– Если царь так настаивает… Я спрошу, может ли невестауделить минутку времени. Ведь его всегда не хватает, особенно перед такимважным событием…

Самуил крикнул ему вдогонку:

– Пусть найдет эту минутку! Не забывайте, здесь вы ужев Болгарии. И после венчания она станет моей женой, которая да покорится мужу!

В его словах прозвучало грозное предостережение. Василиквтянул голову в плечи и быстро исчез за дверьми. Самуил повернулся к князюрусов, но тот, пряча лицо, умышленно затерялся среди своих дружинников, дажеплащ свой сбросил, выглядел как остальные его дружинники.

Вместе с василиком вышел митрополит. Вид у него былразгневанный.

– Сын мой, недостойно поступаешь! Недостойно! У твоейневесты едва сердце не разорвалось от страха за тебя, когда ты исчез таквнезапно. Да и мы не знали, что думать…

Самуил успокаивающе развел руки:

– Были неотложные дела, но все разрешилось. Гденевеста?

– Она сейчас спустится. Но тебе нельзя подниматьпокрывало…

– Знаю-знаю, – прервал Самуил нетерпеливо. –Потерплю, я уже знаю, что моя невеста красоты неслыханной.

Митрополит посмотрел через плечо болгарского царя. В глазахблеснула насмешка.

– А, ипаспист Вольдемар! Не лучше ли было во дворце,чем простым воином в горах?

Самуил оглянулся. Владимир подходил к ним с виноватойулыбкой, разводил смущенно руками. Он был без шлема, солнце блестело навыбритой голове, а черный клок волос на макушке ласково трепал ветер. На темномот солнца и ветра лице глаза блестели сдержанным интересом.

Самуил ощутил, как заколотилось сердце. Сдерживая возглас,он перевел дыхание, спросил как можно небрежнее:

– Ты знаешь этого воина?

– А кто при дворе его не знает! – засмеялсямитрополит с презрением. – Он мог бы стать командующим армиями или флотом,ему доверили бы управлять провинциями, поболее Болгарии… прости, царь. Но этотдурень предпочел вернуться на родину! И что он получил?

– Говори, говори, – кивнул Самуил.

Но лицо митрополита внезапно изменилось. То ли выдаллихорадочный блеск в глазах царя, то ли ощутил в воздухе неладное, он умолк,поклонился, попятился назад, бормоча про срочные дела.

Но сзади уже раздались голоса. Двери распахнулись, и поступеням начали сходить василики в парадных одеждах и юные греческие служанки,окружая редкий цветок – принцессу.

Она была легка и прекрасна, даже под прозрачной кисеей еелицо выглядело совершенным. У Владимира дрогнуло сердце. Она была похожа всамом деле.

Самуил бросил грозный взгляд на митрополита, сказал споклоном:

– Дорогая Анна! Я непременно хотел тебе показать исвоего сердечного друга…

Он повернулся к Владимиру, но там уже стояли могучий Рогдайи еще более могучий Мальфред, а Владимир рядом с богатырями-великанами выгляделскромнее. Да и одеты оба были богаче и ярче.

Голос из-под кисеи был встревоженным:

– Великий царь! Из-за этого прервал мое одевание?

Самуил окинул ее пристальным взором:

– Но ты одета… Так почему не поприветствуешь своегодруга, который больше года стерег дверь твоей спальни?

Среди василиков пронесся едва слышный стон. Лица на глазахтеряли цвет, становились мертвенно-бледными. В глазах появился ужас. Самуил злосопел, глаза налились кровью. Ему уже все было ясно. Но игру надо довести доконца.

Девушка повернула голову к Рогдаю, затем к Мальфреду, на мигее темные глаза встретились с глазами Владимира. Он смотрел равнодушно,напустив усталый и безразличный вид.

– Да-да, – сказала она наконец небрежно, –приветствую… Но у моей двери стражи сменялись постоянно. Кто запомнит всех? Тыудивляешь меня, Самуил! Дочери ли базилевса помнить простого стража, одного изсотен?

– Но его помнит митрополит, а он во дворце бывалреже, – ответил Самуил резко. – И, как я вижу, вспомнили ещенекоторые… Ну?

От резкого голоса ее плечи вздрогнули. Она наконецостановила взгляд на могучей фигуре Мальфреда:

– Да-да, припоминаю… Не лучше ли была служба во дворце?

Владимир отвернулся, пошел к своему коню. Гридень побежалнавстречу, держа его в поводу. Сзади раздался отчаянный крик, разъяренныеголоса. Владимир не оборачивался. Жаль молодую женщину, но у нее былавозможность и выиграть. Получила бы многое. А кто хочет прожить без риска,проковыряется в помоях до старости, а помрет – и жаба за ним не кумкнет.

Лжепринцессу Анну, митрополита и всю свиту, не исключая имолоденьких служанок, привязали к огромному столбу на городской площади,обложили соломой и хворостом, а верховный волхв поднес пылающий факел.

Толпа болгар собралась немалая, выкрикивали проклятия ибросали в пламя щепки, даже платки. Оскорбление, которое базилевсы нанеслиСамуилу, было нанесено всем им.

Крики заживо сжигаемых разносились далеко, Владимир слышалих, даже выехав из города. Сочувствия не было, только понимание. Сорвалось. Номогло бы и удаться.