Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время шло, подготовка к венчанию шла полным ходом. Самуилдергался, не знал, как поступить, наконец, вспомнив смелые глаза русскогокнязя, решился на отчаянный шаг.
Владимир встревожился, когда поздно ночью всполошиласьстража, загремело оружие. Затем при свете факелов увидел группу вооруженныхвоинов, что шли к его шатру. В середине вели высокого человека с непокрытойголовой, за спиной у того был легкий плащ.
Владимир вышел навстречу:
– Самуил? Случилось что?
Глаза Самуила были замученные.
– Князь, у меня к тебе необычная просьба… Ты не мог быприехать ко мне в гости? Это всего сутки верхами!
Владимир ощутил недосказанное, мановением руки отпустилстражей, пригласил в шатер:
– Заходи. Здесь не твой дворец, но поговорить можно.
Оказавшись внутри, Самуил оглянулся по сторонам, сказалшепотом:
– Послезавтра венчание! А я все никак не могу ничегопридумать. Как посмотреть эти родинки?
– Не представляю, – признался Владимир.
– Я хотел подослать свою верную няньку, –признался Самуил, – чтобы она посмотрела при купании. Но проклятые ромеимоих слуг не подпускают и близко!
– Это подозрительно.
– Да, но еще не доказательство.
– Ты прав. Я тоже не люблю, когда чужие видят, как яковыряюсь в носу или чешусь, перекосив рожу… На людях мы должны быть гордыми инадменными.
Оба невесело засмеялись. Самуил сказал:
– Да уж, почтение пропадет, ежели увидят нас с глупымирожами. Что позволено простым людям, того не хотят видеть в нас. Может, потомучертовы греки и не допускают в свои покои…
Заснули только под утро, так ничего и не придумав. Суворприготовил каву, разбудил обоих. Самуил пил быстро и невнимательно, глаза егоблуждали поверх голов.
Когда им подвели коней, послышался топот копыт. Примчался навзмыленном коне Добрянко. Завидев князя, улыбнулся хищно, в глазах хитроевеселье. Владимир сказал Самуилу дрогнувшим голосом:
– Погодь малость…
Самуил сказал умоляюще:
– Владимир, ты мне дороже брата! Умоляю, поскачем.Сейчас решается, жить мне или умереть в позоре.
Владимир выхватил из руки Добрянко свернутый в трубочкулист. Тот был так густо переплетен шелковыми шнурами и запечатан хитроумнымипечатями, что почти не оставалось свободного места. Владимир принялся былоломать трясущимися пальцами печати, но опомнился, протянул Самуилу:
– Взгляни!
Тот с недоумением принял свиток. От него еще исходил тонкийдразнящий запах. Повертел в руке, догадался:
– Это… от нее?
– Да, – прошептал Владимир. Губы прыгали, будтоготовился заплакать. – От нее самой…
Самуил некоторое время смотрел в сияющее лицо русскогокнязя. Отвел взор, голос был невеселый:
– Даже если бы мне прислали настоящую Анну, я бы отдалее тебе… Я же вижу, как ты ее любишь. Счастливый!
– Я? – переспросил Владимир. – По-моему,счастливы те, кого любят.
Самуил покачал головой:
– Ошибаешься. Любить могут и ничтожного человека. У вастоже говорят: любовь зла – полюбишь и козла. А вот тот, кто любит, он богаче…Богат не тот, кто берет, а кто дает. Любящий – дает! Благовония могутобманывать, но это, если не обманывают мои глаза, в самом деле печатиимператорского дома… Только странные… Ах да, это же не государственные печати,а личная печать сестры императоров…
Владимир повернул коня:
– Войдан, Тавр! Останьтесь за меня. Я с Самуилом в егостолицу. Со мной пойдет только малая дружина в дюжину человек.
Войдан начал отдавать распоряжения, а Владимир, не слезая сседла, сломал все печати. Самуил завистливо следил, как на лице русского князяменялись десятки выражений от удивления до безмерного облегчения.Поколебавшись, Владимир протянул грамоту Самуилу:
– Ты мой брат… по доле. Потому прочти. Но – пустьостанется только в твоем сердце!
Самуил отстранил грамоту:
– Ты мой брат, я верю твоему слову. Сам скажи, что там.
– Самуил, она пишет, чтобы я не тревожился из-заслухов. Мол, ее отдают за болгарского царя Самуила… Она сейчас в далеком летнемдворце на малом островке в Эгейском море. Когда лето кончится и наступятхолода, она вернется в Царьград. Ну а остальное… остальное личное…
Самуил кивнул, потянулся к Владимиру, крепко обнял:
– Прости за сомнение. Теперь я знаю. Прости, мне надовозвращаться.
Владимир ухватил его коня за повод:
– Тпру… Я еду с тобой. Войдан, дружина готова? Ладно,пусть догоняют. Поехали, Самуил. У меня есть еще одна мысль.
Кони галопом сорвались с места. Владимир спрятал грамоту запазуху, лицо его, оставаясь счастливым, обрело черты жестокости.
– Что за мысль? – спросил Самуил на скаку.
– Да очень просто! – крикнул Владимир. Ветертрепал плащ за плечами, тот хлопал, как пастух кнутом. – Я служил водворце больше года! Ипаспистом! А ипаспистов все базилевсы знают в лицо, знаютих имена. Так же нас всех знала и семья базилевсов. Мы сопровождали каждый ихшаг, ходили с ними на ипподромы и в бани, плавали по заливу, брали на руки ипереносили по сходням на их корабль… Словом, меня узнает в лицо любой членсемьи!
Самуил долго скакал молча. Лишь на повороте, встретившись сВладимиром взглядом, хмыкнул громко:
– И базилевс тебя не удавил? У тебя ж все на лиценаписано!
– Спасибо! – крикнул Владимир в ответ.
– За что?
– Да говорят: «хитрый», «хитрый»… Я тоже начал думать,что я хитрый и скрытный.
Сзади послышался грозный топот. Их настигала на легких коняхотборная дружина. Самуил оглянулся, бросил невесело:
– Даже самые хитрые из нас… в каких-то делах глупцы редкостные.На одну и ту же наживку попадаемся из года в год, из века в век. Со днясотворения мира!
Владимир покосился на темное от тяжких дум лицо болгарскогоцаря. Подумал с облегчением, что его, как говорят христиане, чаша сия миновала.Он-то не попадется. У него совсем-совсем другое…
Двор Самуила был великолепен. Владимир с легкой завистьюподумал: что значит начать раньше! Столетие с небольшим малая орда конныхболгар, теснимая врагами, пришла на эти земли. Как водится, покорили ипоработили, а сами стали строить государство. Но, как водится тоже, вскоре отпокорителей не осталось даже имен. Только название Болгарского царства уцелело.Но беспокойная кровь кочевников, даже если ее осталось по капле на ведрославянской крови, сказывается до сих пор. Та же гордость, верность слову,неприятие торгашества и бесчестия ромеев и хазар…