я из них, что Вы себя счастливым почитаете. По правде говоря, государи, кои на троне себя счастливыми чувствуют, нередки. Многие из них знают, как своим подданным счастье даровать, нимало себя не затрудняя, и находят сие времяпрепровождение весьма приятным, тогда как государи, которые свой народ по-настоящему любят, тем грешат нередко, что возвышенное свое призвание не любят, ибо утомляют их препятствия, на сем пути встречаемые. Первые от самих себя слишком мало требуют, вторые слишком многого от человечества. Ощущаете Вы, Государь, без сомнения, все неудобства положения Вашего; но знаете, что человек сильный их сносить обязан, что обязан он из рук Провидения принимать и зло, и добро, не ропща, с радостью в сердце. Следует великодушно с природой обходиться, ибо она с Вами великодушно обошлась. Великодушны Вы, Государь, и с восхищением вижу я, читая Ваше письмо, что Вы себя счастливым почитаете. Будьте же счастливы, о дражайший из смертных, будьте счастливы беспрерывно в том смысле, какой я в это слово вкладываю. Лишь враги Ваши могут Вам пожелать счастья беспрерывного в смысле заурядном[297].

Сообщили Вы мне максиму, бесконечное меня обрадовавшую. В ней заключена правда поразительная. «Человек событиями проверяется». Неумеренная вера в собственные силы, а проще сказать самонадеянность, есть отличительная черта нашего века. Имею право так говорить, потому что и для себя исключения не делаю. Не единожды за собой этот изъян замечал, происходящий от необходимости постоянно во все дела вмешиваться, презирая опасности. Когда в своей доброй воле уверен, очень легко на себя полагаешься, и эта неумеренная вера в себя нередко порядочных людей к безнравственности приводила, потому что, дабы достичь целей самих по себе весьма достойных, становились они, из-за невозможности действовать честно, в средствах неразборчивы. До сего дня еще ни разу не нарушил я моего правила не добиваться цели, пусть даже самой благородной, средствами подлыми. Оттого много страдал, особливо в ту пору, когда характер мой еще не окреп.

Однако, Государь, обвиняя себя самого в самонадеянности, не уменьшаю ли я доверие, коим Вы меня почтили, особливо в отношении того, что благоволите Вы называть моими предложениями? Не знаю. Но знаю, что обязан правдивым быть, и питаю на сей счет одно-единственное желание, – чтобы, велико ли Ваше доверие или мало, сильно или слабо, Вы слово свое сдержали, если случай представится.

Второе Ваше правило, согласно которому не что иное, как события, помогают нам тех узнать, кто к нам искренне привязан, куда менее верно, чем предыдущее. По видимости одно из другого вытекает самым естественным образом. «Если нуждаемся мы в опытности, чтобы научиться самим себе доверять, как же другим довериться без сего просвещенного проводника?»

Отвечу просто: здесь случай совсем иной. Чтобы из одного или нескольких опытов пользу извлечь, следует, как в морали, так и в физике, знать досконально, в каких они условиях произведены. Так вот, разве неправда, что узнать сии условия применительно к чужим действиям несоизмеримо труднее, чем к своим собственным? Самая безупречная логика – проводник весьма ненадежный, когда надобно определить причины действий другого человека. Одинокому уму, борющемуся против тысячи других, суждены, конечно, победы, но также и поражения, да и победы его зачастую весьма сомнительны. Здесь, как и в политике, затягивают часто «Те Deum» с обеих сторон по поводу одной и той же битвы[298]. Но как же быть при такой неуверенности? В Вашем положении, когда род человеческий с восторгом Вас лицезрит, будут Вам часто мучения причинять и Ваши правила, и мои комментарии. Не знаю я состояния хуже неуверенности, ибо она человека сильного парализует, превращает в раба будущего, хотя мог бы он этим будущим по праву командовать. Но кто поверит, что Природа оставила человека нравственного, к какому бы сословию он ни принадлежал, в сем прискорбном состоянии? Конечно, не должна была она и не могла человека монарху уподобить. Но если творение ее совершенно, монарх должен себя в человеке обнаружить, особенно в человеке превосходных достоинств; исключение только злодей составляет, к какому бы он сословию ни принадлежал. Владеете Вы, Государь, в высшей степени тайной способностью, Вам потребной, – способностью читать в сердце человека посредством чувства. Не однажды приходилось Вам к ней прибегать, и когда бы постарались Вы каждое из суждений Ваших освободить от любого влияния, чувству чуждого, наверняка бы не ошиблись. Только суждения смешанные могут неточными быть. Чистое сердце нам сохраняет во всей полноте ту деликатную сметливость, которую природа нам даровала, чтобы нам подобных узнавать. Благоволите, Государь, прочесть в «Абдеритах» Виланда главу под названием «Космополит» – прелестное рассуждение о сем предмете, какого в сем сочинении отыскать не ожидаешь[299]. Найдете Вы там немало резонов ввериться той драгоценной сметливости, которая целые столетия опытов заменяет и нас, можно сказать, всезнанием наделяет, присущим божеству.

Сей проводник, о природе которого ничего нам философия до сих пор удовлетворительного не сообщила, несравненно более надежен, чем опыт и рассудок – вассалы слабости нашей и покровители недоверчивости. Напротив, чувство, человеком чистым владеющее, располагает его сердце к доверчивости и снабжает непобедимым оружием против лицемерия.

Видите Вы впервые человека в положении, для Вас и для него важном. Желает он Вас обмануть. Если ум его слаб, пристальный Ваш взгляд, проникающий, можно сказать, вглубь его существа, в нем смятение производит, и обнаруживается обман едва ли не с первыми его словами. Если же подготовился он, если сердце его, к уважению привыкшее, против такого взгляда устоять способно, будет он являть либо неловкость человека нерешительного, либо неуверенность труса, который под натиском отступает, либо медоточивость льстеца, либо холодность человека, который все чувства отринул, либо, наконец, деланую откровенность. Кто сам сих пороков не имеет, в другом их угадывает мгновенно. Но человек, который с Вами теперь говорит, Вас обмануть не может, он о том же печется, что и Вы, ибо печетесь Вы оба только о благе. Он доверчив, потому что доверия заслуживает. Держится свободно; может неловок быть, но происходит такая неловкость от скромности или от робости. Взгляд у него открытый, быть может, чуть неуверенный, но никогда бегающим не бывает. Голос его с сердцем всегда в ладу. Занятый исключительно предметом разговора, не стремится он Вас покорить, но в сердце Вашем место себе находит, намерения такого не имея и прежде чем Вы сами ему туда доступ предоставите.

Таковы, Государь, отношения человека к человеку, когда не утратил сей человек драгоценного дара невинности. Узнает такой человек себе подобных, к ним влечется, а злодеем отторгается. Таковы Вы сами; позвольте мне Вас