симурги были добры к людям. Не волнуйся, Азим, — султан положил руку на плечо зятю. — Я верю, симург не причинит вреда моей дочери… Ты устал и по твоему виду ты пережил то, что и вообразить трудно. Иди домой… к матери. Она сильно переживает. Отдохни пару дней. Я буду ждать тебя здесь. Когда ты вернёшься, мы вместе решим, как поступить с Расимом.

В словах султана Азим не нашёл утешения, ибо он своими глазами видел на что сейчас способна Рудоба. Тем не менее юноша не стал спорить. Ему действительно нужен отдых. Согласившись с тестем, они втроём направились к выходу.

* * *

«Помимо предсказаний, которые не сбылись, у Расулов было ещё одно общее: все трое в своё время хотели воздвигнуть многогранные купола не всех семи блоках дворца. Однако все трое отказались от столь дорогостоящей идеи. У Расула Первого и его только встававшего на ноги государства не было столько денег, а Расул Второй и Третий выделяли средства казны на строительство Шомабада. Согласно хранителям, служившим им, чертежи куполов спрятаны где-то в покоях, где жили только Расулы».

Хранители знаний: «Истории Зебистана. До изгнания»

Будучи писарем, послом в Ахоруне или премьер-министром это место было его рабочим кабинетом. Здесь он принимал гостей и проводил переговоры. Расим проводил здесь большую часть своего времени и, в основном, в одиночестве, изучая книги и рукописи. Теперь же падишах здесь практически не бывает. По его воле для него подготовили старые покои, в котором когда-то жили Расул Первый, Второй и Третий. Больше ни один другой падишах до Расима не хотел жить в этих покоях. По слухам, бродящим среди придворных слуг, после смерти Расула Третьего оттуда вынесли всё и с тех пор туда не ступала нога человека. Некоторые из слуг даже боятся заходить в этот блок. Говорят, что духи безумных Расулов все ещё бродят в тамошних коридорах. Расим не верил в эту чепуху и заселил несколько своих слуг и служанок в этом блоке.

На пути к своей цели Расим достиг значительного успеха в нескольких своих важных задачах и, в отличие от слуг, беспокойно сновавших по вечерам по коридорам этого блока и окуривавших их хазориспандом, ему хорошо спалось в шелках и на мягких подушках.

Однако этим утром Расим проснулся со странным предчувствием. Оно было волнующим и интригующим одновременно. Должно было произойти нечто важное и даже опасное… Но что?

За ответами Расим невольно пришёл в свой старый рабочий кабинет. Он провёл здесь несколько часов, бесцельно перебирая старые рукописи и перелистывая книги. Он знал всё, что в них было написано, но не знал, что он в них искал.

Странное предчувствие надвигающегося события не давало Расиму покоя и вызывало в нём неопределённость. Что-то должно произойти и уже совсем скоро. Расим чувствовал это по скованности в груди и мелкой дрожи по всему телу.

Вернув бумаги и книги на полки, Расим поднялся на топчан, где стоял его низкий письменный стол. На столе было пусто, как и на душе Расима прямо сейчас. Он обвёл стол взглядом и встал в шаге напротив стены. Он долго простоял, молча глядя на глубокую нишу в стене, и не мог подобрать слова.

— Эту пустоту в моей душе заполнит лишь целый мир у моих ног, — негромко, наконец, заговорил Расим с грустью в глазах. — Ты был для меня целым миром, отец… Но я не помню твоего лица, — Расим виновато опустил взгляд. — Прости меня, ведь прошло столько лет, — проговорил он сквозь ком в горле. — Я пытаюсь вспомнить твою улыбку, но не могу, — Расим вытер горькую слезу с края глаза и протянул правую руку к нише. — Я так хочу взглянуть на тебя, но и этого не могу, — сокрушался он. — То, что позади тебя, до сих пор пугает меня… Скоро я это исправлю, — уверенно сказал он после паузы. — Я набрал достаточно сил. Скоро я соберу огромную армию и отомщу за тебя. Когда он будет повержен мной, — Расим, серьёзно насупившись, согнул руку и сжал кулак, вокруг которого вспыхнуло оранжевое пламя, — я высвобожу твою картину из объятий тьмы и приведу её к свету. Я вспомню твоё лицо и нарисую в твою честь новую картину, в который ты будешь широко улыбаться, а не кричать в ужасе, — Расим потушил пламя, опустил руку и снова посмотрел на нишу. — Ты был великим человеком для меня, а я стану величайшим ради тебя.

Закрыв кабинет на ключ, падишах вернулся в свои новые покои и переоделся в наряд, который сшил для него Зодфар: широкие шёлковые шаровары, короткая туника, широкий зеленовато-золотистый пояс, а поверх лёгкий халат с рукавами до локтей. Этот наряд был насыщенно зелёного цвета и расшит золотым узором. Кроме того, халат и туника были украшены бордовой тесьмой с золотистыми узорами. С чалмой или тюрбаном при своём высоком росте Расим выглядел бы как дерево. Потому он водрузил на голову круглую зелёную тюбетейку с золотой тесьмой, украшенной мелкими изумрудами. Он надел галоши со слегка загнутым носом и направился в аудиенц-зал.

— Вы не голодны, мой бесподобный падишах? — из кухни за ним выбежала Ахдия.

— Я бы не отказался от ещё одного яблочного пирога, — падишах, склонив голову, улыбнулся своей новой главной кухарке во дворце.

— Будет сделано, ваше бесподобие, — Ахдия с улыбкой прижала руку к сердцу, склонила голову и вернулась на кухню.

Будучи премьер-министром в этот день недели он принимал граждан. С тех пор как он объявил себя падишахом, никто не осмеливался приходить на приём — одни всё ещё боялись колдуна, другим запрещали несогласные. Однако этим утром, ещё по пути в старый рабочий кабинет, Одил сообщил ему, что несколько человек просят аудиенции. Когда же Расим держал путь в аудиенц-зал новый старший писарь, то есть Одил сказал, что просителей стало больше.

При правлении бывших падишахов во время аудиенции в зале у каждой колонны стояла стража. Расим же не стал прибегать к их услугам. Он не боялся просителей, прячущих в рукаве нож. И потом, кто осмелится бросить ему вызов, когда все знают, кто он такой и на что способен?

Расим уверенно сел на широкий трон-топчан и прислонился на алые подушки (зелёные убрали, чтобы постирать чехлы). Скрещенные ноги он скрыл под подолом халата.

В нескольких газах от возвышения за низким письменным столом на курпаче сидел Фозил. Он исполнял обязанности писаря. Аудиенцию падишаха должен записывать главный писарь, но Одилу Расим поручил стоять у главных ворот и впускать просителей.

— Сколько? —