с бедами не тронут» (АР-8-146), «Того болезнь да заговор не тронут» (АР-8-142), «Ни люди, ни болезнь-тоска не тронут» (АР-8-142). Здесь же лирический герой высказывает намерение: «Я доберусь, долезу до заоблачных границ», — которое опять же напоминает «Марш космических негодяев», где герои намерены добраться до планет Бета и Эпсилон.

Можно еще добавить, что дурная болезнь и болезнь смертельная фигурируют в песне «Не покупают никакой еды…»: «И понял я: холера — это блеф, / Она теперь мне кажется химерой»^4, - где лирический герой вновь предстает в образе супермена: «Себя я ощущаю Гулливером», — как в том же «Марше космических негодяев» и в стихотворении «Я верю в нашу общую звезду…»: «Мне кажется такое по плечу, / Что смертным не под силу столько прыти <.. > Наш поезд с рельс сходил на всем ходу — / Мы всё же оставались невредимы».

Но наряду со всеми перечисленными сходствами между «Маршем» и стихотворением «Я верю…» можно проследить развитие одного мотива: «На бога уповали бедного, / Но теперь узнали — нет его…» (АР-17-112) —> «Просто ты не теряла надежду, / Мне же с Верою очень везло» (АР-3-140). Правда, в последнем случае речь идет не о вере в Бога, а о вере в силу любви. Недаром это стихотворение начинается с признания: «Я верю в нашу общую звезду». Кроме того, строка «Мне же с Верою очень везло» повторяет мысль из «Аэрофлота», работа над которым велась примерно в то самое время: «Мне — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — везло» (АР-7-144). А мотив веры встречается и в следующих цитатах: «Больше риска, больше веры!» («Песня о двух красивых автомобилях», 1968; АР-7-36), «Но вера есть, всё зиждется на вере» («Не покупают никакой еды…», 1970; АР-8-152), «В нас вера есть, и не в одних богов» («Революция в Тюмени», 1972; АР-7-68), «Удача — здесь. И эту веру сами / Мы создали, поднявши черный флаг» («Пиратская», 1969; АР-8-140), «Мы его приведем в нашу веру. <.. > Живо в божеский вид приведем / И, понятно, в шоферскую веру» («Мы без этих машин — словно птицы без крыл…», 1973; АР-14-189), «Я здоровый, я выжил, не верил хирург — / Ну а я веру в нем возродил» («Не однажды встречал на пути подлецов…», 1975; АР-4-148), «Хочу всегда на палубу к нему — / К вернувшему мне веру капитану» («Человек за бортом», 1969; АР-4-20), «По своей громадной вере, / По желанью отомстить, / По таким своим потерям, / Что ни вспомнить, ни забыть» («Чем и как, с каких позиций…», 1966; АР-2-130), «Чего-нибудь еще, господь, в меня всели. / Доеду! Слепо верящих не троньте» («Горизонт», 1971; АР-11-121), «Верю в дело новое слепо я» («О прыжках и гримасах судьбы», 1970; неопубликованный вариант), «Верю: мне наденут всё же лавровый венец» («Песенка про прыгуна в длину», 1971; АР-3-110), «Не потеряй Веру в тумане, / Дай себя не потеряй!» («Туман», 1968; АР-9-76), «Даже смерть не тебе — только вера твоя / Оттого, что ты жив, что и смерть не твоя» («Баллада о борьбе», 1975; АР-2-193); «Шли без Надежды, Веры и компаса» («В младенчестве нас матери пугали…», 1977; АР-7-64), «Сколько веры и леса повалено <…> Эх! За веру мою беззаветную / Сколько лет отдыхал я в раю» («Банька по-белому», 1968; АР-2-114). В последнем случае речь идет о вере в «светлое будущее», в коммунизм, за что герой и поплатился годами лагерей (то есть того самого «рая», о котором пойдет речь в «Райских яблоках»). Впервые же об этой вере он высказался в 1964 году, выступая в самоиронической маске пролетария: «Потеряю истинную веру

- / Больно мне за наш СССР: / Отберите орден у Насеру — / Не подходит к ордену Насер!», — как и позднее в «Песне автозавистника»: «Не дам порочить наш совейский городок». Да и в «У меня было сорок фамилий…» он с юмором говорил об «истинной вере»: «Я всегда во всё светлое верил — / Например, в наш совейский народ».

Еще одна песня, с которой нужно сопоставить «Марш космических негодяев»,

— это «Марш антиподов» (1973), где герои снова предстают в образе «крутых парней» и используют похожую лексику: «По пространству-времени мы прем на звездолете» = «Гостеприимство — ну так и прет» (АР-1-116); «Нам все встречи с ближним нипочем!» = «Мы гоним в шею потусторонних — / Долой пришельцев с других сторон!». Поэтому и те, и другие придерживаются системы ценностей, отличной от общепринятой: «Мы на Земле забыли десять заповедей рваных» = «У нас тут антикоординаты». Вместе с тем в черновиках последней песни герои надевают на себя и маску пролетариев: «А вы встречали такую фразу, / Что кто не с нами, тот против нас»[1162](АР-1-114). Но переосмысливают ее уже в свете ситуации 70-х годов — противостояния советскому режиму: «Стоим на пяткам твердо мы и на своем, / И кто не с нами, те — антипяты» /4; 95/. Позднее этот мотив повторится в стихотворении «Я никогда не верил в миражи…» (1979): «А мы шумели в жизни и на сцене: / Мы путаники, мальчики пока! / Но скоро нас заметят и оценят. / Эй! Против кто? Намнем ему бока!» (кроме того, здесь обыгрывается стихотворение Маяковского «Общее руководство для начинающих подхалим», 1927: «И ты преуспеешь на жизненной сцене — / начальство заметит тебя и оценит»).

Что же касается строк «На земле читали в фантастических романах / Про возможность встречи с иноземным существом», то они объясняются увлечением Высоцкого зарубежной фантастикой. Как он сам говорил на своих концертах, данная песня «навеяна чтением западной фантастики»[1163] [1164].

Мы на Земле забыли десять заповедей рваных,

Нам все встречи с ближним нипочем!

Чуть выше мы приводили перекличку между этими строками и черновиками песни «Летела жизнь», где лирический герой также прошел через лагеря. Теперь же пришло время рассмотреть строки про «десять заповедей рваных» в контексте всего творчества Высоцкого и соотнести с его взглядом на религию и на Бога.

Процитируем в этой связи дневник поэта за январь — февраль 1975 года, где он оценивает американский фильм «The next voice you hear» (1950): «Смотрели фильм “Голос бога” с Гарри Купером. <…> Фильм 50-х годов, но он вне времени. Проблемы вечные — жизнь ломает философию непротивления и пуританства. Натура человеческая берет верх» (АР-13-168), — и повесть «Дельфины и психи» (1968): «Все пророки — и Иоанн, и Исайя, и Соломон, и Матфей,