Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, герои не стали последователями гитлеровской идеологии, а остались «мирными жуликами», так же как и в ранних песнях Высоцкого:. «Но не будем резать и давить» ~ «Не резал я, не убивал — / Я сам боялся крови» («Формулировка», 1964; черновик /1; 408/; то же самое скажет лирический герой в «Сентиментальном боксере»: «Бить человека по лицу / Я с детства не могу»; отсюда и перекличка с одним из вариантов названия «Формулировки»: «Про хорошего жулика»[1151] = «Про сентиментального боксера»[1152]). А основная редакция «Формулировки»: «Неправда! Тихо подойдешь, / Попросишь сторублевку. / При чем тут нож? При чем грабеж? — / Меняй формулировку!», — напоминает более позднюю песню «До нашей эры соблюдалось чувство меры…» (1967), где встретится похожий образ: «Бандит же ближних возлюбил — души не чает, / И если что-то им карман отягощает, / Он подойдет к ним, как интеллигент. / Улыбку выжмет / И облегчает ближних / За момент»'[1153] (кроме того, здесь наблюдается влияние еще одной блатной песни, исполнявшейся Высоцким, герой которой также выступал в образе уголовника и изображался с симпатией: «И здрасьте, мое почтенье! / Вам от Вовки нет спасенья» ~ «“И здрасьте”, - скажет / И облегчает граждан / За момент»; АР-11-142). А через год для фильма «Опасные гастроли» Высоцкий напишет «Песню Бенгальского», где в очередной раз с иронической симпатией выскажется об одесских жуликах, которые будут выведены как «вежливые бандиты»: «И в других краях едва ли / Вас так мило обобрали / И так вежливо при этом извинились!» /2; 415/.
Помимо того, призыв «Режь профессоров — они падлюки!» напоминает стихотворение «Началося спозаранку…», написанное Высоцким предположительно в 1956 году: «Крики, вопли, перебранка, / Кохановский-сквернослов / Закричал: “Уж если пьянка, / Режь московских фраеров!”»[1154] [1155]. Причем после стихотворения следовали иронические ремарки, одна из которых выглядела так: «сквернослов — Тоже употреблено не с целью указать род занятий или манеру поведения И.В. Кохановского (это скорее можно отнести к В. Высоцкому), а для рифмы»948. Таким образом, характеристику сквернослов автор применяет к самому себе, как и в более позднем «Марше космических негодяев».
А слово падлюки, фигурирующее в строке «Режь профессоров — они падлюки!», произнесет и один из авторских двойников (параноик) в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Разошелся — так и сыпет: / “Он, падлюга, будет выпит…”» (АР-8-58).
В песне «Мы Шиллера и Гете не читали…» после строки «Режь профессоров — они падлюки!» следовал такой текст: «Они нам преподносят все науки <…> Голова болит от этой скуки!». Тут же вспоминается описание очередного авторского двойника в «Письме с Канатчиковой дачи»: «От наук уставший школьник / Здесь живет, чему и рад: / Расчехвостил треугольник, / Доказав, что он квадрат» (АР-8-50), — которое, в свою очередь, повторяет слова лирического героя о вражеском «Фиате» из «Песни автозавистника»: «Я по науке раздраконю под орех» (АР-2-112). Да и в песне «Мы Шиллера и Гете не читали…» герои тоже хотят «расчехвостить» и «раздраконить» всё, что им не нравится: «Режь профессоров <…> Из семьи мы сделаем котлету». Точно так же ведут себя лирический герой в «Путешествии в прошлое» и лирическое мы в «Мистерии хиппи»: «Выбил окна и дверь / И балкон уронил», «Кромсать всё, что ваше, проклинать!».
А «Мистерия хиппи» содержит еще некоторые параллели с песней «Мы Шиллера и Гете не читали…»: «Из семьи мы сделаем котлету» ~ «Узы мы свели на нуль: / Нет ни колледжа, ни вуза, / Нет у мамы карапуза, / Нету крошек у папуль!»; «За нравственность пижонскую за эту» ~ «Нам ваша скотская мораль — / От фонаря до фонаря!» (да и «космические негодяи» тоже «забыли десять заповедей рваных»).
В другой исполнявшейся Высоцким песне — «Когда качаются фонарики ночные…» на стихи Глеба Горбовского — герой предстает таким же любвеобильным, как в песне «Мы Шиллера и Гете не читали…» и в песне самого Высоцкого «Я был слесарь шестого разряда»: «Мне дама руки целовала, как шальная» ~ «Две блондинки у руках, / Три брюнетки у ногах», «Ну и, кроме невесты в Рязани, / У меня две шалавы в Москве» (то есть те же «две блондинки»). И таким же был в жизни сам поэт.
Еще одним примером буквального заимствования из блатного фольклора может служить перекличка между песней «За хлеб и воду…» (1962) и исполнявшейся Высоцким песней «Рано утром проснешься…»: «Это Клим Ворошилов / И братишка Буденный / Подарили свободу, / И их любит народ» ~ «Освободили раньше на пять лет, / И подпись: Ворошилов. Георгадзе». В обоих случаях герои выступают в образе воров: «И теперь на свободе будет мы воровать» ~ «Мы вместе грабили одну и ту же хату». Сравним также с ранним стихотворением Высоцкого «Эх, поедем мы с Васей в Италию» (1955): «Эх, как выгонят Васю на улицу — / Будет вынужден он воровать»[1156]. Отсюда и пошли его первые песни. А мотив «выгонят Васю на улицу» получит развитие в песне «Подумаешь — с женой не очень ладно!» (1969): «Ну что ж такого — выгнали из дома!», — и в повести «Дельфины и психи» (1968): «Нельзя мне остаться импотентом — меня из дома теща выгонит, и жена забьет до смерти».
Вернемся вновь к «Маршу космических негодяев» и рассмотрим строку «Испытанья мы прошли на самых мощных центрифугах».
Образ центрифуг разовьется в стихотворении «Первый космонавт» (1972): «Я затаился и затих, и замер: / Мне показалось, я вернулся вдруг / В бездушье безвоздушных барокамер /Ив замкнутые петли центрифуг».
Данный образ, безусловно, метафоричен и связан с «испытаниями», устроенными