выступала девять месяцев назад, и даже с тех пор, как она поила его на улице шербетом, прошла, казалось, целая вечность. Обычно Ман с нежностью вспоминал женщин, с которыми был близок, но постоянная сексуальная и эмоциональная тяга только к одной – это было что-то новенькое.

– Ман, ради всего святого, веди машину ровнее! Ты хочешь, чтобы отменили выборы? – не выдержал его отец.

Существовало правило, что в случае внезапной смерти кандидата в ходе предвыборной кампании выборы отменяются и назначаются новые.

– Нет, баоджи, не хочу. Прошу прощения, – отозвался Ман.

По прибытии в Дебарию у Мана не было возможности толком поговорить с кем-либо о Рашиде. Бабá, познакомившийся с Махешем Капуром в прошлый визит политика, сразу взял узды в свои руки.

– Итак, вы вернулись в Конгресс, – сказал он министру.

– Да, – ответил Махеш Капур. – Вы дали мне правильный совет.

Бабá был доволен, что Махеш Капур это запомнил.

– Ну что ж, – сказал Бабá, разглядывая Мана. – Вы без проблем намного обойдете соперников в этом избирательном округе, даже если они не будут поддерживать Неру. – Он выплюнул на землю большую порцию пережеванного пана.

– Вы считаете, никаких препятствий для меня вообще нет? – спросил Махеш Капур. – Конгресс действительно побеждает в одном штате за другим – из тех, где голосование уже прошло.

– Никаких препятствий, – ответил Бабá. – Абсолютно. Мусульмане за вас и за Конгресс, зарегистрированные касты за Конгресс, а насчет вас не знаю, некоторые индусы из высших каст за Джана Сангх и эту… забыл название, но таких немного. Левые разделились на три партии, а из независимых нет ни одного, на кого стоит обращать внимание. Вы все-таки хотите, чтобы я проводил вас по нашим деревням?

– Да, если вы не возражаете, – сказал Махеш Капур. – Пускай даже все уже на мази, я все равно должен встретиться с избирателями и узнать, в чем они нуждаются.

– Ладно, ладно, – отозвался Бабá. – Ман, а ты чем занимался после того, как был тут на Бакр-Ид?

– Да ничем, – ответил Ман, удивляясь, на что действительно было потрачено время.

– Тебе надо чем-то заняться, – произнес Бабá с убеждением. – Чем-то таким, что оставит след в мире, о чем люди услышат и будут говорить.

– Да, Бабá, – согласился Ман.

– Полагаю, вы встречались с Нетаджи недавно, – сказал Бабá, фыркнув и выделив голосом окончание «-джи» в имени своего младшего сына.

– В Салимпуре, – кивнул Ман. – Он предлагал ездить с нами по деревням и вообще всячески содействовать.

– Но вы ездите без него, – усмехнулся Бабá.

– Боюсь, он гладит отца против шерсти, так что мы его с собой не взяли.

– Ну и правильно. Слишком много пыли позади его мотоцикла и слишком много корысти позади его бескорыстия.

Ман рассмеялся.

– И у вас джип наваба-сахиба, – добавил Бабá одобрительно. – Быстро и удобно.

Бабá был рад этому и по другой причине: джип наваба поднимал его в глазах односельчан и показывал им, что министр не пренебрегает возможностью обсудить кое-какие проблемы кое с кем из землевладельцев и прийти с ними к взаимопониманию.

Ман посмотрел на отца, который жевал пан и беседовал с отцом Рашида. Интересно, подумал он, как воспринял бы отец замечание Бабы́, если бы понял все, что подразумевалось.

– Бабá, – спросил он под влиянием порыва, – вы знаете, как живет Рашид?

– Да знаю, знаю, – ответил Бабá сурово. – Мы прогнали его, запретили ему появляться в доме. – Заметив, что Ман потрясен, он продолжил: – Но не беспокойся, от голода он не умрет. Его дядя посылает ему деньги каждый месяц.

Некоторое время Ман молчал, затем спросил:

– А как же его жена, дети?

– Они живут у нас. Ему повезло, что мы так любим Мехер – и ее мать тоже. Он о них не думал, когда позволял себе эти выкрутасы. И сейчас о них не думает. Ему наплевать на чувства жены. А она достаточно страдала в жизни.

Ман не успел спросить об этом, так как Бабá продолжил:

– У нас в семье не принято жениться на четырех женщинах сразу. Мы выбираем их по очереди: одна умирает, мы женимся на другой. Нам хватает порядочности подождать. А он нашел себе другую женщину и хочет, чтобы жена это поняла. Пишет ей, что хочет жениться вторично, и просит ее согласия. Идиот! Женись, коли уж так, черт с тобой, но не мучай жену, спрашивая ее разрешения. Кто эта женщина, он не пишет. Мы даже не знаем, из какой она семьи. Он скрывает от нас все, что делает. В детстве он не был таким хитрецом.

Видя, что Бабá негодует, Ман не решился защищать Рашида, к которому и сам теперь испытывал смешанные чувства. Не стал он говорить и о нелепых обвинениях, которые выдвигал против него Рашид.

– Бабá, – сказал он вместо этого, – но я все равно не понимаю, почему вы закрыли двери перед ним.

Старик в нерешительности замялся.

– Это не единственный его проступок, – ответил он, внимательно глядя на Мана. – Он стал законченным коммунистом.

– Социалистом.

– Ну да, ну да, – отмахнулся Бабá от этой несущественной разницы. – Он хочет отобрать у меня землю без всякой компенсации. И это мой внук? Чем больше он учится, тем глупее становится. Если бы он ограничился одной Главной книгой, у него в голове было бы больше порядка.

– Но, Бабá, это же просто его взгляды.

– Просто взгляды? Ты что, не знаешь, как он пытался проделать это в жизни?

Ман покачал головой. Видя, что он не хитрит, Бабá глубоко вздохнул и пробормотал что-то неразборчивое. Посмотрев на сына, который все еще разговаривал с Махешем Капуром, он сказал Ману:

– Отец Рашида говорит, что ты похож на его старшего сына. – Задумавшись на минуту, он продолжил: – Я вижу, ты ничего не знаешь об этом злополучном деле. Я объясню тебе позже. А сейчас я должен провести твоего отца по деревне. Пойдем с нами. Мы поговорим потом, после обеда.

– Возможно, у нас не будет времени потом, Бабá, – сказал Ман, зная по опыту, что отец старается объехать за день как можно бóльшую территорию. – Баоджи захочет продолжить путь еще до обеда.

Бабá не обратил внимания на его слова. Обход деревни начался. Дорогу им расчищали Моаззам, который рассыпал затрещины всем, кто попадался на пути, если те были младше, Мистер Крекер, кричавший: «Джай Хинд!», и разношерстная группа скакавших вокруг и визжавших ребятишек. «Лев! Лев идет!» – кричали они в притворном ужасе. Бабá с Махешем Капуром торжественно выступали впереди, а сзади плелись их сыновья. Отец Рашида обращался к Ману вполне миролюбиво, но, избегая длинных разговоров, жевал пан. Все приветствовали Мана радостно