Мне нравился этот дом. Сюда мы переехали лет десять назад, когда родители продали квартиру в центре – мать постоянно жаловалась на шум и пыль (окна выходили на оживленную улицу), а отец мечтал о собственном гараже вместо забитой парковки и заднем дворе, где можно жарить шашлык летом, да и бассейн поставить. В доме был один этаж и просторное помещение под крышей, вроде чердака. Как любой нормальный школьник, насмотревшийся фильмов и начитавшийся книг, я долго упрашивал их выделить чердак под мою комнату, но все было тщетно, и это помещение стало большой кладовкой. На первом этаже находились три жилые комнаты – моя, сестры и родительская, а кухня была совмещена с залом, размеров которого вполне хватало для большого дивана, пары кресел и телика, а по праздникам, ну или когда к нам приходили гости, туда влезал еще и стол на восемь человек. В квадратной прихожей располагался шкаф, вешалка и стойка для обуви, по левую руку были помещения ванной и туалета, по правую – выход в зал.

– Привет, народ! – я разулся и зашел в зал.

На диване валялась сестра и смотрела что-то на планшете, заткнув одно ухо наушником и то и дело протягивая руку к пачке с жареным арахисом на животе. На кухне никого не было, да и вообще в доме было тихо, только многообещающе булькала кастрюля на плите и на чердаке раздавались еле слышные шаги.

– Какие люди в Голливуде. – Чу посмотрела на меня поверх планшета, продолжая поглощать арахис.

Я шагнул на кухню и заглянул в кастрюлю. Там варились макароны, а на соседней конфорке шипело на сковороде мясо. Что тут сказать, весьма удачно зашел.

– Здорово, Чумазая. Если будешь говорить такие вещи – с тобой будут общаться только пожилые. – я обошел зал через кухню и стал позади дивана.

– А ты если будешь и дальше меня называть чумазой – с тобой вообще никто не будет общаться. Знаешь, почему?

– Потому что ты меня во дворе закопаешь, ага, – я попытался стянуть у сестры пачку арахиса, но она успела среагировать. – Ну что, как оно? Чего такая тухлая?

Чу отложила планшет и села лицом ко мне, чтобы быть готовой к возможным последующим атакам. Лицо ее приняло угрюмо-задумчивое выражение.

– Вот ты к скольки на свою работу приходишь?

– Когда как. Обычно часам к десяти. Сегодня вот в одиннадцать пришел. Что, взрослая жизнь не по вкусу?

– А мне вот к восьми нужно быть как штык. Просыпаться в пять утра – ни разу не весело. Ненавижу того, кто придумал 40 часов работы в неделю!

– А зря, до этого было еще хуже. Века два назад ты бы успевала разве что поспать. Ладно, ты мне вот что скажи: сидишь вот с планшетом, телефон у тебя есть, ноут у тебя есть, работа с компами связана. Неужели ты не можешь маме ноут почистить?

Чу глянула на меня в недоумении и снова вытянула ноги, только теперь уже в другую сторону.

– Мм? А ей разве нужно было? Она мне ничего не говорила.

– Вас понял. – похоже, это была очередная ловушка с целью заманить меня домой и снова начать уговаривать перебраться обратно. – Где она, кстати?

– Да в банках копается, ищет закатку какую-нибудь. – сестра махнула рукой вверх, в сторону чердака.

Мать я встретил в коридоре по пути в свою комнату – с двумя банками закатанных помидоров в руках. Она попросила меня забрать с чердака несколько кабачков, которые оставила у входа, и я поднялся по лесенке наверх. Да, все же стоило отстоять право сделать здесь свою комнату – когда еще я смог бы пожить под крышей. Чердак был больше моей комнаты и зала с кухней вместе взятых. Крыша была треугольной, но угол наклона был не слишком крутым, и сюда вполне влезли бы пара шкафов, например. Стол можно было бы поставить у невысокого, но широко окна в торце здания. А сейчас было обидно смотреть, как такое крутое место превратилось в склад для банок, ненужных инструментов и коробок со старыми вещами. Да, у этого пыльного и захламленного помещения был когда-то хороший потенциал. Я вздохнул, прихватил у порога кабачки и спустился вниз.

На “помощь” с ноутбуком ушло минут двадцать. Туда в очередной раз умудрились пробраться назойливые недобраузеры и фуфломессенджеры – видимо, установились вместе с чем-то нужным. Я пытался наглядно объяснить матери, как удалять ненужные программы через панель управления, но она была занята готовкой и не очень внимательно следила за тем, что я показываю на экране, только рассеянно кивала. В таком обучении смысла не было, и я просто поставил на ее ноутбук удаленный контроль, чтобы в следующий раз все можно было сделать из дома.

Пока я сидел в кресле и устанавливал нужный софт, мама на минуту вышла на улицу, а обратно за ней проскочил Кубрик. Побродив по залу, он сначала подошел к Чу и вгляделся в нее, но особого ответного внимания не получил – сестра только подула ему на морду и снова уткнулась в планшет. Кот направился на кухню – видимо, в надежде получить что-нибудь вкусное, но, сколько он ни терся о ноги, все было тщетно. Тогда он подошел ко мне и заметил, что я чем-то занят. Разумеется, ему это показалось идеальным временем, чтобы запрыгнуть мне на колени, так что даже после настройки удаленки на ноуте я был ограничен в передвижениях – мне всегда было сложно согнать с ног Кубрика, и не только в этическом смысле. Оставалось только развалиться в кресле поудобнее и включиться в разговор о том, что “пора бы уже перестать маяться дурью с этими съемными квартирами”, “возьми хотя бы с собой еды, в морозилке полно замороженных чебуреков” и “как там поживают твои игры на работе”. С темы переезда я мягко свернул при помощи Чу (сестра тоже явно готовилась съезжать, и теперь понемногу готовила почву), насчет еды мы долго обсуждали, что важнее – удобство и вкус или польза, и, как всегда, пришли к разным ответам, ну а о работе я рассказывал всегда настолько тезисно, насколько вообще возможно. Все равно мои родители не были фанатами игр. Мать ограничивалась кликерами на телефоне, с отцом мы иногда играли в футбол на приставке, да он когда-то в молодости застал первые шутеры и изометрические ролевки вроде дьяблы. Нынешняя индустрия игр совершенно теряла этих людей как покупателей. Сестра иногда увлекалась каким-нибудь интерактивным кинцом, но тоже уделяла не особо много внимания новинкам. Хотя во все, над чем я работал на студии, как минимум пробовала играть – просто из любопытства, свойственного людям, чьи друзья или близкие приложили руку хоть к какому-нибудь искусству. Все же у большинства людей было особенно отношение к “творцам” – возможно, из-за того, что их работу сложнее было считать именно работой, возможно, из-за того, что каким-либо творчеством занимались весьма немногие, возможно, для кого-то было трудно увидеть разницу между художником в широком смысле и работником индустрии развлечений. В любом случае, семья знала только о том, что я работаю над играми, а вот о том, что я пишу, понятия они не имели. Если все пройдет гладко, и Ни не начнет придираться к чистовику, уже через какой-нибудь месяц выйдет моя первая книга. Впрочем, я еще даже не решил, стоит ли ее публиковать под собственным именем.

Вскоре разговор какими-то неведомыми путями сместился на менее желательные темы. Мать интересовалась, не помирился ли я еще с Минс, и вздыхала о том, что было бы лучше, если бы мы с ней снова сошлись, потому что “кто еще тебя станет терпеть, кроме нее”. Надо сказать, Минс и правда нравилась моим родителям, а Чу, насколько я знаю, до сих пор с ней дружит. Да, основательно меня за два года оплели эти отношения. Но, на мое счастье, Кубрику надоело валяться, и он спрыгнул на пол, так что я был свободен. Я сказал, что мне нужно уходить минут через сорок и попросил позвать к ужину, удаляясь в коридор, подальше от ненужных тем.