переработано, и он еще потребует сокращения. Для того, чтобы получилось 3650 метров, мне нужно, чтобы в каждой странице диалога было 80 метров. В первый съемочный день я снял 104 метра, где не было диалога. У меня нет возможности перейти на монтаж параллельного действия, а вы знаете, сколько на этом можно выбросить при помощи монтажа. У меня всего три человека, которые все время разговаривают между собой. Какие-то куски реплик можно выбросить, но это ничего не решает.

Я просто сказал, что здесь есть такой вариант.

Д. К. Орлов: Никаких кулуарных разговоров по поводу этого сценария не было. Его мало кто читал. И сейчас стоит такая сверхзадача. Мы обращаемся к вам, как самым квалифицированным и авторитетным людям студии, общественности и Тарковскому разобраться в чисто творческом отношении, и подсказать, как нам быть дальше. Мы просто обращаемся за помощью, за советом, чтобы не решать этот вопрос в кабинетах, а решить всем миром и по существу.

Сейчас появился двухсерийный сценарий. Запускался односерийный. И это уже другая проблема. Запускался один сценарий по своему темпераменту, по своему ходу и определяющему пути. Сейчас мы читаем другой сценарий. Видимо, мало кто читал первый сценарий, но тот сценарий был более интересным, более компактным, он снимался и материал, который получился, мы здесь видели. Отрешившись от качества технического, можно говорить о качестве художественном, без диалога, музыки, монтажа. Новый сценарий ставит нас перед необходимостью начать все с начала. Мы предложили обсудить этот вопрос на бюро Художественного совета студии, как быть дальше, потому что разные могут быть варианты — или мы должны списать израсходованные средства и начинать все с нуля, или дополнить ту сумму, или законсервировать и развести руками, подумать и в следующем году делать. Тут могут быть самые различные организационные выводы. Хотелось бы посоветоваться с вами по вопросам искусства. Вот и все. А этот вариант, который вы мне передали, мы тоже прочтем.

Ю. Я. Райзман: С моих позиций ползучего реализма мне всегда трудно судить о картинах и работах Тарковского, хотя я отдаю дань его таланту. Хотя я и задал вопрос: «Зачем мы смотрели материал, если он не войдет в картину?» Тем не менее должен сказать, что он в какой-то мере определяет стилистику формы изложения, и в этом я очень отчетливо узнаю руку Тарковского. Не вдаваясь в технические достоинства и недостатки, я думаю, что стилистика, манера подачи материала, ритм, с которым будет сделана картина, не изменится. Я думаю, что это то, что Тарковский нашел, и от чего не собирается отказываться. Кстати, окажутся ли те же актеры в картине?

А. А. Тарковский: Да. Я бы хотел.

Ю. Я. Райзман: Тогда мне кажется, что Солоницын — это не самая большая удача в выборе актера на эту роль. По монологам, по его позиции, он какой-то заранее замученный человек. Мне кажется, здесь должен быть значительно более сытый вначале и самодовольный человек — так это у меня экспонируется.

Что касается сценария. Я с восхищением и завистью слушал Ордынского, которому все в этом сценарии ясно. Мне не ясно многое. Мне не ясно, что такое Зона. Под всю эту историю можно подкладывать много разных соображений.

Поиск счастья, проникновение в Зону, приход к этой цели только людей высоконравственных, отрешенных от грехов — это ведь религиозная тема — это вроде как к богу идти. Это можно трактовать и иначе, допустим, как форму совершенного общества, где все будут счастливы и благополучны и для того чтобы достичь этой цели, т. е. коммунизма, для этого нужно прийти высоконравственным, отрешенным от обывательских грехов. Мне кажется, что формула счастья достаточно конкретна, или надо согласиться, что у каждого человека свое представление о счастье, и каждый придет к этому счастью по-своему. Форма этой Зоны — это материализованное представление о войне. Я представлял себе, что это война, потому что это, то от чего мы не должны никогда в своих мыслях отказываться — от того катаклизма, который испытал народ, и который явился очистительным началом для него.

Может быть, так надо думать и так надо это трактовать. Но Зона, огороженная высокими заборами, с вышкой и пулеметом, с колючей проволокой, куда никто не должен проникнуть, скорее похожа на концентрационный лагерь. Это у меня вызывает размышление, что тут целесообразно что-то додумать.

Не знаю, по какому пути идет Тарковский. Бывает, что, когда переделывается сценарий, что-то уходит, поэтому контроль со стороны обязателен. Надо что-то уточнить и отчетливей сказать, об этой Зоне, что это такое. Честно говоря, может быть, это не очень правильное решение, уйти от какой-то фантастики, связанной с Зоной.

Медленные проходы этих людей, которые чем-то внутренне обеспокоены, взволнованы, чего-то боятся. Это долго и длинно. Диалоги, их разговоры занимают четверть сценария, а все остальное — они идут, чего-то боятся, а чего мы не видим, так как с ними ничего не происходит, нет опасности.

Это прием, которым можно пользоваться, но не все должно быть до бесконечности, что-то должно происходить.

Нельзя отказываться от таких элементов, чтобы заставлять зрителей по-настоящему волноваться за судьбу этих людей. Может быть, с самого начала экспонировать ту опасность, которая может ожидать этих людей, но тем не менее они идут.

Я не могу давать какие-то советы с ходу, но полагаю, что еще целесообразно над этим подумать[583].

Г. Л. Рошаль: Первый и основной вопрос — это материальный. Я считаю, что для данной ситуации он в какой-то мере является главным.

Предложение о создании двух серий решает этот вопрос. Я не вижу необходимости делать одну серию, когда можно сделать две серии.

Я также не вижу необходимости в том, чтобы закрывать этот сценарий. Этого момента не существует, его надо отбросить.

Второй вопрос — о художественном плане сценария. Материал, который мы посмотрели, был очень полезен для всех нас. Почему? Потому что яснее стал накал вещи. Несмотря на то, что диалог отсутствует, стало ясно, что нет Зоны, все это — будущее. Если это не объяснено все с самого начала, непонятно. Я думаю, что так быть не может. Если это непонятно, то все непонятно.

Мне хотелось бы обратить внимание еще на один момент. По-моему, общая стилистика картины должна быть не только печальна, это неверно. Пусть меня простит Андрей, это не так, потому что люди идут к радости.

Нельзя сделать радость, во всех смыслах,