– Исчезла, – ответила я.

Доггер с умным видом кивнул и добавил:

– Да. Химия творит чудеса, не так ли?

Конец моим теориям, сгорели синим пламенем.

Ни отравления синильной кислотой. Ни паральдегидом.

Смерть от утопления, как выразился Доггер.

Этот идиот Орландо, видимо, поскользнулся на досках, когда отрабатывал балетные па на причале позади церкви. У него могла закружиться голова, он упал, ударился головой, или у него случился сердечный приступ, или он внезапно устал от жизни, глотнул цианистого калия, бросился в воду и упорно держал голову под поверхностью, пока не наступил конец.

Это нетрудно сделать. Даффи рассказывала мне, что Вирджиния Вульф нагрузила карманы своего пальто камнями и вошла в реку Уз.

У меня екнуло сердце. Я проверила карманы Орландо?

Да, и ничего не нашла, кроме влажного бинта и загадочного клочка бумаги.

Может быть, я что-то упустила.

– Доггер, – спросила я, – ты случайно не проверил карманы?

Не стоило утруждать себя уточнением, чьи карманы я имею в виду. У Доггера есть эта поразительная особенность: он понимает меня с полуслова, практически читает мысли.

– Я ощупал их, мисс Флавия, когда нес его по берегу. Камней не было. А теперь, с вашего позволения…

Ему не было нужды просить у меня разрешения, и мы оба это знали. Чувство долга призывало его позаботиться о моих сестрах. Он уделил мне достаточно времени.

Не то чтобы они в нем нуждались. Хотя мои сестрицы любят время от времени изображать из себя нежных ромашек, на самом деле на них можно воду возить.

Я знала, что Даффи сейчас же отправит Доггера в местную библиотеку за вторым томом «Жизни Чарльза Диккенса» Джона Форстера – единственной книгой, которой не достает в роскошном, переплетенном в сафьяновую кожу собрании сочинений, которое хранится в нашей библиотеке.

Или мне надо говорить «в моей библиотеке»?

Потому что по закону Букшоу теперь мой до последней ложки и вилки, включая все печатные сокровища, включая пропавший том, где бы он ни находился.

Может быть, по возвращении я заверну два оставшихся тома в подарочную бумагу и преподнесу их Даффи с пожеланиями всего наилучшего. Может, я даже подпишу их на память на форзаце.

Но нет, это немного бесцеремонно, как будто мое имя достойно стоять рядом с именем Диккенса. Кроме того, как можно дарить неполный комплект чего бы то ни было? Все равно что дарить страстному игроку набор для гольфа без клюшки.

Пока что я воздержусь.

Что касается Фели, она наверняка отправит Доггера пополнить ее запасы ночного крема с крокодиловым маслом, средства от черных точек на носу, крема из овсяных хлопьев и камней для удаления волос.

То, что она продолжает холить и лелеять свою шкурку, несмотря на недавний шумный разрыв, – для меня верный знак, что она продолжает строить матримониальные планы насчет Дитера.

Спускаясь по узким скрипучим ступенькам, я услышала звуки пианино. Кто-то пел:

Я заглянула сквозь стеклянную дверь салона и увидела Фели. Она сидела за ветхим пианино в окружении трех мужчин – тех самых, которых мы видели, когда пришли в паб первый раз. Того, что с носовым платком в горошек, я видела еще и на ярмарке.

Не верю глазам своим. Фели явно прекрасно проводит время, у нее отродясь не было столь благодарной аудитории.

Трое мужчин внимали каждому ее слову, кивали, топали ногами, постукивали пальцами и хриплыми голосами подхватывали окончание каждой строфы, поднимая стаканы с элем:

Разумеется, я узнала песню. Военная классика Грейси Филдc. Песня о девушке с оружейного завода, которая создает детали для какого-то важного суперсекретного устройства неизвестного назначения.

Высокий и чистый голос Фели взлетал над хриплыми рокочущими голосами подпевавших мужчин. Неужели это та же самая девушка, которая менее чем два часа назад сидела за органом и призывала тень Иоганна Себастьяна Баха?

Хотя я живу рядом с ней всю свою жизнь, моя сестрица не перестает демонстрировать новые и неожиданные стороны своей натуры. У нее столько же граней, сколько у икосаэдра, двадцатигранника, в который, по мнению Платона (оказавшемуся неверным), превращается вода в теле человека после смерти.

У Фели есть грани, которые, словно обратная сторона луны, всегда повернуты в противоположную от меня сторону. Может, это от того, что она слишком часто смотрится в зеркала. Может, ее часть провалилась в Зазеркалье, как Алиса.

Внезапно песня закончилась:

Фели окинула взглядом зал с таким видом, будто только что проснулась от долгого сна и обнаружила себя на другой планете. Она встала из-за пианино, стиснула ладони, потом обхватила себя руками, как она всегда делает, когда ей стыдно.

– Детка, ты сногсшибательна! – сказал один мужчина. – Давай-ка еще!

– «Поцелуй меня на ночь, сержант-майор», – попросил самый высокий, шевеля рыжими усами. – Знаешь ее?

Фели изумленно переводила взгляд с одного мужчины на другого.

– Нет, не знает, – вмешалась я, распахивая стеклянную дверь и входя в помещение.

На меня уставились шесть глаз – восемь, включая Фели.

– Пойдем, Офелия, – сказала я надменно. – Тебя ждут у одра мисс Уилберфорс. Ее дела плохи, и тебя ждут срочно.

Кто такая мисс Уилберфорс и от какой ужасной болезни она страдает, я понятия не имею. Я просто хотела вырвать Фели из оцепенения и избежать споров.

Не сработало.

Фели сердито уставилась на меня.

– Как ты посмела сюда вломиться? – заорала она, наливаясь краской.

Один из ее слушателей обнял ее за плечи защитным жестом и притянул к себе.

Я подошла к Фели, взяла ладонь мужчины большим и указательным пальцами с таким видом, словно это тухлая рыба, и убрала с плеча сестры.

От него пахло алкоголем.

И тут проблема была решена.

– Что здесь происходит? – раздался голос, который я узнала бы где угодно. Где угодно! Даже темной ночью посреди пустыни.