Я бросила руку нахала и резко повернулась.

В дверях с застывшим лицом стоял Дитер, брошенный жених Фели.

– Дитер! – завопила я и бросилась к нему, мечтая обнять его изо всех сил.

Повисла тишина.

Мужчины уронили руки, как будто пытаясь нащупать кобуру пистолета, и уставились на Дитера.

Дитер неотрывно смотрел на них.

А потом в противоположной части зала начал зарождаться вопль, сначала низкий и тихий, как очень далекая воздушная сирена, потом все выше и выше, до резкого крика.

Потрясающее вокальное представление.

– Дитерррррррр!

Вопль Фели прострелил меня навылет, как пуля сорок пятого калибра. А потом она сбила меня с ног, проносясь мимо.

Секунда – и они слились в объятиях.

Судя по всему, все прощено.

Хотя мне ужасно хотелось поболтать с Дитером, я решила оставить влюбленных голубков наедине. Они давно не виделись, так что им явно хочется обмениваться слюной, пока их не застигнут на месте преступления или пока они не умрут от насыщения.

В химии термин «насыщение» означает состояние максимальной концентрации раствора, когда все компоненты связаны, и это состояние зависит от температуры и давления.

Я бы и сама не придумала лучшее определение. Просто отвратительно. Не хочу на это смотреть.

Я беззаботно вышла из дверей, насвистывая «Влюбленный с милою своей» из пьесы Шекспира «Как вам это понравится» на мотив Томаса Морли. Но вряд ли они меня услышали.

Снаружи царили тишина и спокойствие, идеальный английский день. Кругом ни души – и на улице, и на церковном кладбище.

Я прошла мимо затейливой вывески «Дуб и фазан, собственность Арвена Палмера» и оказалась на заднем дворе трактира, замеченном мной из окна спальни.

– Убирайся! – послышался голос.

Я повернулась и увидела Даффи, устроившуюся в беседке с записной книжкой и карандашом. Не заметила ее.

– Убирайся, – повторила она.

– Сама убирайся, – ответила я. – Я не твоя рабыня.

И я показала ей язык.

– Дура, – отрезала она и вернулась к своему занятию.

– Дитер вернулся.

– Я знаю. Он пришел сюда, я его видела. И сказала, где найти Фели.

– Я рада. Скучала по нему.

Даффи ничего не ответила – верный знак, что она тоже скучала.

– Что ты пишешь? – поинтересовалась я.

– Не твое собачье дело, – отозвалась Даффи.

Она поднабралась довольно колоритных американских ругательств у Карла Пендраки – одного из ухажеров Фели, судя по сегодняшней ситуации, невезучих.

– Ах вот вы где, милочка! – воскликнула миссис Палмер, ворвавшись в сад с подносом в руках. Она несла стакан молока и аккуратную стопку огуречных сэндвичей.

Я уже начала было улыбаться и протянула руку за угощением, когда жена хозяина прошла мимо меня и поставила поднос перед Даффи.

– Я думала, вы еще в комнате, и сначала пришла туда, – продолжила миссис Палмер, покачав головой.

Мне очень захотелось треснуть ее горячей сковородкой по голове.

– Тоже хочешь, милочка? – миссис Палмер повернулась ко мне, вопросительно вздымая брови.

Она явно не выучила урок.

– Нет, спасибо, – выдавила я, отрицательно качая головой.

– Все еще болит голова? – посочувствовала она.

Я кивнула.

– Ладно, как хочешь, – сказала она и ушла.

– Тебе необязательно это делать, знаешь ли, – проворчала Даффи.

– Делать что? – по привычке переспросила я.

– Превращаться в чудовище, когда тебя называют «милочка». Фокус-покус. И пуфф! Монструозная Флавия.

– Я не знаю, что такое «монструозная», – заметила я, хотя кое-что подозревала.

– Это значит, что ты страшилище. Бука, злюка, образина, чучело, поганка, в общем, идиотка.

По опыту я знала, что лучше позволить Даффи продемонстрировать все ее познания в области экзотических ругательств. Со временем она утомится и замолчит.

В ожидании я изучала свои ногти, которыми теперь страшно горжусь. Я наконец поборола привычку сгрызать кератин до самого основания и умудрилась отрастить набор гладких аккуратных когтей, достойных юной девы.

– У тебя появилась подруга, – заметила я, когда Даффи устала шевелить челюстями.

– М-м? – удивленно прогудела она.

– Миссис Палмер. Она твоя ручная собачка. В отличие от меня.

Даффи протяжно фыркнула – продолжительный и жуткий процесс, задействующий ее гайморовы пазухи.

– Она поэтесса, и ее печатают, – заявила Даффи. – Ее стихотворения выходили в «Новом гражданине» и «Блэквуде»[13]. Она бывала у Ситвеллов[14], бог мой! И что ты на это скажешь?

– Надеюсь, ей нравятся синие коровы, – сказала я.

– Сэр Джордж Ситвелл покрасил своих коров в сине-белые полоски, чтобы они лучше смотрелись на фоне зеленых пейзажей. По крайней мере, так мне рассказывала жена викария. «Великий триумф эстетики над здравым смыслом, – сказала Синтия. – Удивительно редкая вещь в наши дни».

– Кроме того, – Даффи понизила голос до возбужденного шепота и начала оглядываться в поисках подслушивающих, – она автор «Колыбели мидий».

– Ой-ой-ой, – отозвалась я.

– Ты такая невежда! – выплюнула Даффи. – «Колыбель мидий» стала литературной сенсацией. С момента публикации она входила в списки всех книжных премий, но никто так и не смог выяснить, кто автор.

Она закрыла глаза и процитировала:

Даффи вздрогнула.

– «Блестящая, леденящая душу поэзия, – так написали в «Таймс». – Фольклорный наив, но это лишь усиливает впечатление». Джеймс Эгейт охарактеризовал так: «Свежо, откровенно, архетипично». А Джордж Бернард Шоу в шутку заявил, что это он сам написал эту вещь от лица деревенской девушки.