– И какова твоя цель? – спросила она.

– Я здесь, потому что я хочу быть здесь, – объяснила я и развела руками для пущего драматизма. – И вся королевская конница и вся королевская рать не смогла бы меня удержать против моей воли.

– Что ж, – сказала миссис Палмер, – если хотя бы половина твоих слов – правда, ты – сила, с которой надо считаться.

Последние слова она произнесла как будто с большой буквы. Да, я почти слышала это!

Я скромно потупила взгляд.

«Как точно, – подумала я. – Как точно она меня оценила».

– Твоя сестра сказала, что у тебя динамит вместо мозга, но я понятия не имела…

Динамит вместо мозга? Даффи это сказала?

Кажется, мне придется поменять свое мнение о сестрице.

Внезапно миссис Палмер приняла какое-то решение.

– Садись в кресло отдохновения, – она указала на единственное кресло в помещении, старинное, с высокой спинкой и подлокотниками в виде крыльев.

Увидев мое недоумение, пояснила:

– Так его называет Арвен – «кресло отдохновения». На случай, если я решу сделать передышку. Не то чтобы мне когда-то доводилось. Принадлежало его старику отцу. Давай, устраивайся.

Я неохотно уронила свою тушку на ветхую обивку, вонявшую дохлыми собаками и незнамо чем. Ожидала, что кресло окажется неудобным и жестким, но была приятно удивлена, что оно обняло меня, как перчатка. Должно быть, старик отец был хрупкого телосложения.

– Я приготовлю тебе чашечку хорошего чаю, – продолжила миссис Палмер, и я не стала отказываться. – Надеюсь, ты не возражаешь, если я продолжу работать. Для поварихи мир состоит из тысяч открытых ртов. Но я не жалуюсь. Эти парни из цирка Шадрича, уплетающие мои пироги и накачивающиеся пивом, помогут нам пережить зиму.

Хотя миссис Палмер не сказала прямо, было очевидно, что она приняла мои извинения.

Она работала и говорила со мной через плечо, двигаясь, словно удивительный механизм: перемещаясь по кухне, поднимая крышки, нюхая соусы, извлекая пироги из кладовой и расчленяя индейку. В предыдущем столетии ее могли бы прозвать «Удивительная Механическая Дева». Поверни ключ, и она начнет убираться!

Люди платили бы за то, чтобы посмотреть на нее, а я могу наслаждаться этим зрелищем в одиночестве.

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что она говорит обо мне.

– Должно быть, это такой шок – наткнуться на тело Орландо, да еще таким образом. Твои пальцы у него во рту, ужас. Мурашки по коже!

Я кивнула и широко распахнула глаза.

– Вы его знали? – поинтересовалась я.

– Орландо? Орландо все знали. Видишь ли, таких называют местными чудаками.

– В каком смысле?

– О, во всех: как он вел себя, как говорил, как одевался. Орландо был оригиналом, не таким, как все.

– Он ведь сын покойного викария?

– Дражайшего каноника Уайтбреда, бедный ягненочек… несчастная душа. Да покоится он с миром.

Бедный ягненочек? Несчастная душа?

Вот это характеристика. Его повесили за то, что он отправил нескольких прихожанок на тот свет с помощью отравленного кубка.

Бедный ягненочек? Несчастная душа? О мой бог!

– Да покоится он с миром, – повторила я и перекрестилась. – Он был хорошим человеком?

Миссис Палмер поставила кастрюлю с жарким и утерла глаза краешком фартука.

– Он был мучеником, – сказала она. – Его довели до смерти силы тьмы.

– Силы тьмы? – переспросила я.

– Клемент Этли, – пояснила она, – и лейбористы. Будь они прокляты!

Мистер Этли, бывший премьер-министр, прошлой осенью совсем немного отстал от Уинстона Черчилля, который вернулся на второй срок.

Поскольку в то время я была сослана в Канаду в женскую академию мисс Бодикот, я мало что я знала о победе Черчилля, хотя я испытываю к нему большую симпатию как к человеку, взявшему на себя труд посетить похороны моей матери.

– Аминь, – сказала я, и миссис Палмер просияла.

– Его повесили. Невинного старика довели до убийства, – продолжила она, открывая духовку и извлекая противень с запеченным картофелем. – Так считают многие, включая меня.

– Но как это возможно? Наверняка кто-то…

– Послушай, милочка, – перебила меня миссис Палмер, – когда архангел Гавриил протрубит в последний раз, слова «наверняка кто-то» будут последними, произнесенными на этой земле. Когда мир превратится в прах и пепел, обгорелые останки челюсти все еще будут хрипеть: «Наверняка кто-то…» Можешь быть уверена.

Кажется, мне начинает нравиться миссис Палмер. Очень даже.

Такое чувство, как будто где-то в нашей огромной вселенной пошевелилась спящая планета – некая невероятная сила шелохнулась, вздрогнула и снова погрузилась в покой.

На секунду я онемела, но только на секунду. Пока я не осознала, что жена хозяина этого трактира, на этой тесной, жаркой, испачканной жиром кухне, стала первым человеком в моей жизни, объяснившим, для чего живет на свете Флавия де Люс.

Я необходима. Я «кто-то».

Мне показалось, будто я сбросила старую кожу. Как змея.

Заметила ли миссис Палмер эту перемену? Наверное, нет. А если и да, она не показала виду.

– Орландо пришлось с этим жить, – продолжила она. – И нам всем тоже. Мы знали, что надо жить дальше. Вот почему, когда Орландо появился на прослушивании в театре «Паддл Лейн» лишь через пару дней после похорон отца, его приветствовали с распростертыми объятиями.

– Все? – уточнила я.

– Почти все, – ответила она. – Поппи Мандрил хмурилась. Но она вечно такая. У Поппи была выдающаяся карьера в театре, но именно что была. Она это еще не осознала, как это случается с большинством увядающих актрис. Хотя я думаю, что она с самого начала понимала, что этот необыкновенный молодой человек рожден стать звездой.

– А как насчет каноника Уайтбреда? Он тоже? Понимал это, имею в виду?

Миссис Палмер пронзила меня проницательным взглядом.

– Насчет Орландо?

Я кивнула.

– Каноник Уайтбред не питал иллюзий ни по какому поводу. Включая себя и своего сына. Ты должна помнить, что любой каноник имеет за плечами кафедральный собор. Деревенские каноники – чрезвычайно милые пожилые джентльмены, получившие этот пост в качестве теплого местечка, где можно провести остаток жизни, и каноник Уайтбред понимал это особенно ясно.

– А Поппи Мандрил?

– Что ж… – выдохнула миссис Палмер. – Наш дражайший каноник не питал по поводу нее никаких иллюзий тоже. Особенно по поводу нее. Святая Милдред не славится соблюдением всех высоких церковных канонов, о нет, но Поппи Мандрил заставляла каноника исповедовать ее каждую субботу. Он именовал это «субботними дневными спектаклями».