его больно схватили за руку. Костя сначала рванулся, а потом уже разглядел молодого офицера с короткими усами.

– Стой, стервец!

Выскочивший из-за домика здоровенный солдат выхватил у Кости корзинку. «Бежать», – мелькнуло у Кости, и он впился зубами в офицерскую руку с золотым кольцом. От нее пахло духами. Сейчас же щеку обожгло ударом. Костя упал, стукнувшись головой о собачью будку. И в этот же миг он увидел, как солдат перевернул корзинку. Костя в ужасе закрыл глаза.

– Да... история! – обескураженно протянул офицер.

– Вставай, что ли! – солдат дернул Костю за руку. – Разлегся тут!

Открыв глаза, Костя увидел раскатившиеся по двору картофелины, чистые, почти одинаковой величины. Он вскочил и схватился за голову: затылок жгло.

– Часто носишь? – спросил офицер, указывая кивком головы на рассыпанную картошку.

– Когда дядя Филя попросит...

Офицер топнул на Костю ногой:

– Брысь отсюда!

Костя пробкой вылетел со двора и пустился наутек. Спешка и волнение не помешали ему увидеть Конфорку, сидевшую в эту раннюю пору на лавочке около соседнего дома...

Отец перед навесом колол дрова.

– Папа! – бросился к нему Костя.

Торопливо глотая окончания слов, рассказывал он обо всем, что случилось на Хитром острове.

– Да ты у меня совсем молодец! – весело сказал Тимофей Ефимович, видя, что сына трясет. – Очень даже молодец. Только теперь – молчок. Ты ничего не видел, ничего не знаешь. Понятно?

– Клянусь!

– Вот и хорошо! А теперь собирайся в школу.

Косте хотелось спросить, где же дядя Филя, но отец повторил:

– Иди, иди!

* * *

Через несколько дней появились заморские гости...

Пронька и Кузя пропустили первый урок, но зато первыми принесли весть:

– Японцы приехали!

В перемену двух друзей окружили ученики, расспрашивали, какие собой японцы. Больше говорил Кузя, гордый тем, что к нему обращались даже старшеклассники.

– Япошки маленькие такие, чуть поболе меня ростом. А винтовки у них нерусские, вместо штыков кинжал торчит, у офицеров сабли длинные, в белых ножнах, по земле тащатся и гремят – прямо смехота одна!

– Ну, а на лицо они какие? – допытывались девочки.

– Ясно, какие... Вроде нашего Леньки Индейца, шибко загорелые! Солнце у них там не закатывается, вот и...

На помощь пришел Пронька.

– Чего спрашиваете? Проходили же по географии жаркие страны.

– У них и на флаге солнце, – тараторил Кузя, – только оно белое, а не желтое...

– Страна восходящего солнца! – тоном знатока сказал Женька Драверт. – Воинственная держава, теперь кое-кому кисло придется!

На Женьку сразу закричали:

– А ты чего обрадовался?!

– Иди отсюда!

После занятий все кинулись на станцию смотреть японцев. Ленька Индеец даже сбежал с последнего урока, ему надо было набраться впечатлений, чтобы потом, захлебываясь, рассказывать о своих фантастических приключениях. Он долго разглядывал солдат. На них были кители и брюки грязно-желтого цвета, на ногах обмотки и тяжелые ботинки. Индейцу казалось, что японцы при ходьбе не поднимают ноги, а волочат их, все время шаркают по земле. «Привыкли, что у них всегда землетрясения, вот и боятся упасть», – решил Ленька. Особенно удивили его погоны: маленькие, узенькие, красного цвета, они тянулись не вдоль плеча, а поперек. И что еще странно – многие солдаты и офицеры были в очках и с золотыми зубами. Улыбаясь, японцы обнажали только верхний ряд широких зубов. Один из них, толстогубый, поманил Леньку к себе, взял из сумки книжки, посмотрел тетради и начал хвастаться своим знанием русского языка:

– Руски харасё, борьшевику прохо!..

Затем он достал из кармана кителя маленькую блестящую коробочку и открыл ее. Ленька увидел на обратной стороне крышки зеркальце. Японец тряхнул коробочкой, и в желобок на сгибе выкатилась бледно-розовая горошинка.

– Зинта. Пожаруста! – залопотал японец, протягивая Леньке коробочку.

Индеец боязливо оглядывался, пожимал плечами. Тогда японец опрокинул коробочку себе на ладонь и бросил горошину в рот. Ленька подставил руку, одна зинта выкатилась ему на ладонь, и он тоже осторожно положил ее на язык. Резкий запах заполнил рот, но Ленька продолжал сосать горошину.

– Харасё! – улыбнулся японец.

И вообще, как показалось Леньке, все японцы слишком много улыбались, часто говорили «харасё» и зачем-то при этом показывали большой палец...

Ребятишки уже ходили за солдатами и научились просить по-японски горошинки из коробочек.

– Зинта кудасай! Зинта кудасай! – кричали они.

И если получали их, то благодарили тоже по-японски:

– Аригато! Спасибо! Аригато!

Старик Матрос ругал ребятишек:

– Не просите у них ничего и не берите. Гордость свою показывайте, вы же русские люди. Эти вояки приехали грабить и убивать нас!

Ленька подошел к вагону-кухне. Солдаты, получив в котелки вареного риса, тут же ели его двумя тоненькими палочками. Это больше всего забавляло собравшихся детей.

– Смотри, и не уронит нисколько!

– А хлеба у них нету?

– Они без хлеба привыкшие! Вот чудаки!

– Японцы, говорят, змей едят и вустрицов!

Солдаты подходили к станционным торговкам, пробовали кедровые орехи, плевались. От голубики и брусники они морщились. Один с тесаком на поясе подставил обе ладони и кивнул на ягоду. Тетка вывалила ему стакан крупной, словно клюква, брусники. Солдат оскалил зубы и пошел прочь.

– А деньги? – закричала торговка.

Ио японец даже не обернулся.

– Чтоб тебе треснуть, черт некрещеный! – кричала вдогонку женщина.

Костя и Шурка Эдисон спустились к линии по лестнице около товарного двора и увидели сидящего на рельсах моложавого офицера в очках с золотыми ободками. Он что-то чертил в записной книжке. Офицер показал ребятам только что нарисованную русскую церковь среди высоких сосен,

– Похожа! – сказал Костя.

– Мастак! – добавил Эдисон, поражаясь, что рисунок выполнен чернилами, в то время как чернильницы у японца не было, – он держал только ручку. Как видно, чернила помещались внутри ручки и сами по себе стекали на перо. Эдисон загляделся на ручку, такой еще никогда не приходилось видеть. «Самому бы сварганить, да не даст поглядеть как следует этот леший», – пожалел изобретатель.

– Здравствуйте! – вдруг чисто по-русски сказал офицер. – Я имел честь окончить в Харбине русское коммерческое училище. Будем друзьями.

«Ишь ты»! – хотелось сказать Косте по-отцовски, но он