Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На лестничной площадке стоял антикварный пристенный столик с гнутыми резными ножками. На его мраморной столешнице были выставлены фотографии девочки в девять, двенадцать, шестнадцать лет. Чуть дальше был дверной проем, сквозь который Ноа углядела сверкающую медь водопроводного крана. Она влетела внутрь, закрыла за собой дверь и с облегчением уселась на унитаз, одновременно скидывая сандалии. Сидела она там довольно долго, наслаждаясь покоем. Через стенку она слышала смех, а может, это был плач. Ноа решила, что, если когда-нибудь соберется замуж, они с женихом просто сбегут. Или устроят свадьбу в какой-нибудь забегаловке, чтобы никто не ожидал ничего особенного. От свадьбы вроде этой явно одни проблемы.
Кто-то подергал ручку двери. Ноа встала и включила воду.
— Минуточку! — крикнула она, вытерла руки мягким махровым полотенцем и открыла дверь. Там оказалась девушка с фотографий; на ней свободно болталось свадебное платье. Она выглядела старше, чем на фотографиях, хотя все равно молодо, и немного смахивала на обезьянку, но все-таки некрасивой ее назвать было нельзя. На вид ей было двадцать два или максимум двадцать три.
— Ой, — удивленно сказала она, — а ты кто?
— Я из фирмы по ресторанному обслуживанию, — соврала Ноа.
Невеста поколебалась несколько секунд, но поскольку в этом доме сейчас все подчинялись ее командам, долго она не думала и повернулась к Ноа спиной, приподняв волнистые завитки прядей, которые с утра накрутили щипцами.
— Можешь это застегнуть?
Ноа снова вытерла руки о шорты и взялась за крошечную молнию. Ткань практически трещала по швам, пока она пыталась застегнуть платье, и Ноа боялась, что оно порвется, но наконец замочек молнии прошел самое широкое место на мощной спине невесты и плавно дошел доверху.
— Я плаванием занималась, — объяснила невеста, поворачиваясь к Ноа. Словно в подтверждение этого, ресницы у нее были влажные, будто пловчиха-невеста только что вынырнула из воды. А может, за стеной Ноа все-таки слышала плач и это она плакала.
— Пойдем со мной, мне еще помощь нужна.
Ноа не любила, когда ею командовали, но ей было слишком любопытно, и она пошла за невестой в спальню. Спальня была украшена призами за первые и вторые места в состязаниях — не только по плаванию, но и по верховой езде. На стене висели фотографии лошадей в рамках, словно это были любимые родственники. Над столом на стеклянных полках красовалась коллекция карандашных точилок и стирательных резинок «Хелло Китти». У Ноа тоже такие когда-то были — она совсем о них позабыла, но при виде этой коллекции ее охватили острые детские эмоции. Повинуясь импульсу, она, как иногда делала в детстве, протянула руку и взяла резинку, успев сунуть ее в карман как раз перед тем, как невеста снова повернулась к ней.
— Я не могу в них ходить, — сказала она, показав на свои серебряные туфли на высоком каблуке.
Она действительно смотрелась неуклюже, будто шла на цыпочках и при этом топала. Интересно, подумала Ноа, куда делись подружки невесты или кто там должен был ее охранять на этом последнем рискованном участке пути, с которого все еще можно было сойти и где ее ждали в засаде сомнения и замешательство. На еврейских свадьбах с невестой, калла, полагалось обращаться как с королевой, холить, лелеять и всюду сопровождать. Этот древний подход был полон мудрости и понимания человеческой психологии, хрупкости и ненадежности человеческого сердца. Хрупкости сердца, но заодно и телесного стыда, потому что невесты у ортодоксов никогда прежде не были с мужчиной, а их женихи с женщиной, и сразу после церемонии свадьбы им полагалось изменить эту ситуацию. Поэтому вполне возможно, что королевское обращение должно было отвлечь и от тайного страха.
Невеста наморщила бледный лоб.
— С этих каблуков я просто кувырнусь, честное слово.
Ноа вдруг ощутила всплеск беспокойства — как это невеста даже на самую капельку не замечала абсурдности всей этой ситуации? Увидев старые кеды, валявшиеся у кровати, она махнула рукой в их сторону.
— А если эти надеть?
Невеста засмеялась. Глаза у нее блестели, вид был слегка безумный. Она скинула туфли на каблуках, подобрала шлейф и, вернув себе природную ловкость, одним прыжком преодолела комнату. Похоже, ее мускулистое тело, привыкшее плавать километры и покорять лошадей, побеждать и никогда не проигрывать, знало, что ему нужно, лучше, чем ее разум. Невеста натянула кеды не шнуруя и протанцевала по комнате до зеркальных дверец шкафов. Но когда она посмотрела на свое отражение, смех исчез, уступив место кривой усмешке.
Воцарилось молчание. Потом невеста поймала в зеркале взгляд Ноа.
— Ты не из фирмы по ресторанному обслуживанию, — сказала она мрачно.
Ноа промолчала.
— Я по грязи под ногтями вижу.
И правда, ногти у Ноа были черные. Так продолжалось все лето — земля из-под них вымывалась, только когда она плавала.
Ноа пожала плечами; то, что ее поймали на вранье, ее не слишком беспокоило. Она очень остро ощущала, что все ее поступки чрезвычайно логичны, и поэтому чужое поведение ей часто казалось гораздо менее логичным. Это качество она унаследовала от Леонарда, а Гейб часто говорил ей, что это разновидность чувства внутреннего превосходства. Но разве не все уверены, что поступают абсолютно логично и разумно? Нет, сказал Гейб, не все: большинство людей допускают, что могут ошибаться или, как минимум, что существуют другие способы мыслить, которые не являются проявлением сумасшествия. Ноа приняла это — по крайней мере чтобы показать, что готова принимать чужой образ мыслей. Такая манера себя вести ей тоже досталась в наследство — когда Леонарда обвиняли в упрямстве, он мог весь остаток дня вести себя великодушно, но потом забывал и снова становился самим собой.
— Я не хотела, чтобы вы бесились насчет цветов. Ваша мать сказала, что вам не понравятся букеты. У нас нет сирени, букеты маленькие, и их надо переделывать. Мы ждем, пока хозяйка подвезет еще цветов.
— Моя мать… — простонала невеста, будто ей только что напомнили о плохих новостях. Но больше она ничего не сказала и, вспомнив о насущных задачах, подняла с кровати ворох лежавшей на ней прозрачной ткани, а потом вручила Ноа. Вуаль была закреплена на черепаховом гребне, и
