– А та, в которую он был влюблен… что онасделала? – почти шепотом спросила Юлька, представив утренний полусонныйгород, женщину, выходящую на балкон, и внизу – алое море вместо привычногоасфальта. А среди цветов – прекрасный художник, благородный лев…

– О, устоять против Романа невозможно! –рассмеялась Конецкая. – Он готов все бросить к ногам возлюбленной.Джентльмен, рыцарь и гусар в одном флаконе. Конечно, он завоевал ее. А спустянекоторое время у женщины заболела мать, и она всю осень ночевала в ееквартире. Девятый этаж, вид на стройку и дорогу… И вот однажды утром женщинапросыпается и не верит своим глазам, потому что окна превратились в витражи.

– Витражи?

– Да, витражи с цветами. Он за ночь разрисовал ихкакими-то специальными красками по стеклу. Нанял альпиниста, который помог емуспуститься с крыши до девятого этажа, и разрисовал. Я видела эти витражи… Когдавсходило солнце, все комнаты заливало цветными лучами.

– А что же с ними стало потом, с этими рисунками? Онитак и остались на стекле?

– Заболевшая мать женщины отнеслась к ним безэнтузиазма, – слегка усмехнувшись, ответила Марта Рудольфовна. – Испустя несколько дней смыла витражи с окон. Или содрала, не помню точно…

Юлька вздохнула. Да, романтикам в этом мире постоянноприходится сталкиваться с непониманием.

Вечером она лежала в кровати, и перед глазами ее вставала топлощадь, полная тюльпанов, то стекла, расписанные цветами. «Вот бы встать утром,а вместо прозрачного стекла – такая красота… И художник в плаще под окнами».Юльке представилось, что он поет серенаду, но картинка получилась слишкомсахарная и банальная. Нет, пусть уж лучше без серенады – молча стоит и смотрит,ожидая, пока она распахнет окно. А затем подкидывает вверх самый прекрасныйцветок – белоснежную розу! А Юлька ловит эту розу, опускает лицо в бутон изакрывает глаза, и художник любуется ею и восклицает…

«У тебя бутон-то размером с суповую тарелку, что ли? –вдруг язвительно проговорил воображаемый художник голосом МартыРудольфовны. – Иначе как ты собралась в него свою физиономию макать?»

Сон, в который незаметно погрузилась Юлька, грезя охудожнике, мигом исчез. Она чуть не взвыла от досады – ведьма доставала ее дажев мечтах!

И вдруг ее словно царапнуло. Как там сказала МартаРудольфовна? «Влюбившись в женщину, похожую на тебя»? «Похожую на меня?! Наменя!»

«И что забавно… Не говоришь ни слова лжи, но создаешь такуюиллюзию, как если бы врала взахлеб.

С цветами, помнится, вышло совсем неуклюже. Ведь чтопредставляется, когда слышишь об улице, засыпанной тюльпанами? Клумба,естественно. Цветы, обращенные бутонами вверх. Но не мог же Рома воткнуть их васфальт… Этого он не рассчитал, увлекшись, так сказать, общей идеей, и чтовышло в итоге? Начать с того, что лишь в машине казалось, будто цветов много, астоило ему рассыпать их под ее окнами, и сразу стало ясно, что сотня букетов –ерунда, всего ничего… Как он носился ранним утром, разравнивая их, пытаясь закрытькак можно большую площадь! Хе-хе… А дворник стоял в стороне и смотрел на него,как на идиота. Думаю, особенно его задел взгляд дворника – ну конечно, тот неоценил столь бесподобный широкий жест!

Но и разбросанные тюльпаны оказались не так хороши, какпредполагалось. А почему? Потому что валяющийся на асфальте цветок – вовсе нето же самое, что стоящий в букете. Но где было Роме дойти до такого простогосоображения, если он любовался собой в роли исполнителя фантазий, дарителямечты! Правда, одаряемая сопротивлялась, когда он пытался разбудить ее раноутром звонком по телефону – нужно же было как-то выманить девочку набалкон, – и, кажется, она сперва даже бросила трубку, не разобравшись. Нопотом он дождался и ее изумления, и восторга. Хотя чем там было восторгаться?Зеленью? С таким же успехом можно было разбросать пучки укропа – красные цветывсе равно потерялись под стеблями и листьями.

Я советовала Роме – купи нарциссы, получится интереснее, итебе больше пойдет. Он сделал вид, что не понял намека, – а может быть, ив самом деле не понял. Нарцисс…

А взять те же витражи… Кто мог подумать, что в комнатах отних станет темно? Разумеется, не Мансуров, вдохновенно расписывавший окна всюночь. И как же он возмущался, когда его попросили смыть роспись! Ведь не прошлои трех дней, а он рассчитывал, что они продержатся как минимум месяц. И с какимвеликолепным презрением он бросил тогда: „Займитесь этим сами, если у васподнимется рука!“ Поднялась, куда же деться, и от этого он обиделся еще больше.Но рассказывать о таких мелочах вовсе не обязательно, не правда ли?

Ах, Рома, Рома… Если бы ты знал, какой милый сюрприз я тебеприготовила. Ты ведь не ждешь ничего плохого от старухи? Нет, не ждешь.Впрочем, и хорошего не ждешь тоже – не зря же ты опасаешься встречаться сомной. Ничего, еще немного времени – и, думаю, все получат причитающееся им, втом числе и ты».

Как ни старался Сергей приготовить завтрак бесшумно, Машавсе равно проснулась и прошлепала босиком на кухню, щуря сонные глаза. Рыжиеволосы растрепались вокруг лица, на щеке залегла складка от подушки, и вся онаспросонья была нежной, теплой и светящейся, как одуванчик под солнцем.

– Зачем в такую рань… – начала Маша и зевнула наполовине фразы.

Бабкин не удержался, сгреб ее в охапку, забыв про кофе,потащил обратно в спальню, хотя она отбивалась, и только звонкий Костин голосзаставил его оторваться от жены.

– Мам, где мои штаны?

– Начинается… – проворчала Маша. – В шкафу,куда ты их сам вчера положил! – крикнула она прямо в ухо Сергею, и тотпоморщился.

– Нету! – возразил Костя из соседней комнаты.

– Сейчас найду – пойдешь в школу без штанов, –пригрозила Маша, выбираясь из-под скомканных одеял.

Бабкин вздохнул и вернулся на кухню, где кофе успел залитьплиту. Пять минут спустя пришлепал Костя, сообщил, что вспомнил: ему сегоднянадо к третьему уроку. Потому он будет спать и просит ему не мешать. Состоялсяобычный утренний ритуал: разворачиваясь, мальчик исподтишка нанес Бабкину«смертельный удар», но тот в последнюю долю секунды успел перехватить его руку.

– Уже лучше, – похвалил Сергей, потрепав мальчишкупо голове. – Ладно, отсыпайся. Увидимся вечером.

– Чем сегодня занимаешься? – спросила Маша, входяв комнату.

– Дежурю у дома Конецкой, – усмехнулся Бабкин.

Жена знала обо всех делах, которые они с Макаромрасследовали, – за исключением тех, где требовалось соблюдениесекретности, но такие попадались редко. В этих случаях она не задавала ниодного вопроса, не проявляла любопытства и Костю научила вести себя сдержанно,за что Сергей был ей благодарен.

Но дело Юли Сахаровой не относилось к засекреченным, иБабкин рассказывал Маше о том, как оно продвигается.