– Ты не подумай, я ее не выставила на улицу срединочи, – оправдываясь, говорила сейчас девушка. – Юлька сама решила,что уйдет. Только не к отцу.

– Неужели к кому-то из своих парней? – нарочитоудивился Бабкин.

– Да ты что, кому из них она нужна! Нет, она решиланапроситься к своей престарелой родственнице. Тете Марте, что ли… Юлькапридумала какой-то план с этой тетушкой, но мне не стала ничего рассказывать.

Взглянув на Нику Церковину, Сергей понял, что девушка непритворяется – она и в самом деле обижена на бывшую подругу за то, что та нестала делиться с ней своими планами.

– Марте Конецкой? – уточнил он, хотя и так всебыло понятно.

– Да, точно! Оказывается, ты и без меня все знаешь…

«Как все просто, – мысленно сказал себе Сергей,спускаясь по лестнице. – Одна девочка обидела другую. Вторая сразу пересталаиграть роль защитницы подруги, но идти с информацией к ее отцу было бы совсемнекрасиво, да и похоже на предательство…. Зато она с удовольствием выложилавсе, что знает, стоило только задать ей пару правильных вопросов. Пожалуй,только у дуболомов господина Тогоева это могло не получиться».

Он вышел на улицу, прикидывая, как бы половчее объехатьнеизбежные вечерние пробки. Перед домом толпилась группа молодых ребят идевчонок, и фары проезжавших мимо машин выхватывали из сумерек длинныенескладные фигуры в нелепой, словно надутой, одежде.

«Завтра навещу Конецкую с ее племянницей, – подумалБабкин, садясь в „БМВ“. – И можно будет рапортовать Тогоеву, что делосделано».

От стоявшей возле подъезда компании донесся издевательскийхохот, и Сергей едва не вздрогнул – на миг ему показалось, что смех этот былответом на его мысли. Но затем пожал плечами, завел машину и поехал домой вполной уверенности, что практически закончил дело о сбежавшей от всех ЮлеСахаровой.

Поначалу зима отползала с улиц неохотно. Дворники такожесточенно скалывали лед с асфальта, что становилось ясно: они потерпят полноепоражение. Так сражаться могут лишь обреченные. Казалось, что ночью сизаяледяная корка снова затянет асфальт, расползется по улицам и никуда больше не денется.

Лед долго держался – а вместе с ним и зима. А затем, откудани возьмись, появился суматошный беззаботный апрель, громко объявил о себебарабанным стуком капели, и город проснулся. Москва встряхнулась, разогналатучи над головой, надушилась и теперь пахла свежей краской. Красили все:ограды, маленькие заборчики, обновляли стены, пообтрепавшиеся за зиму… Вокругшкол и садиков шумели субботники, и очень быстро стало сухо и тепло, как будтотак всегда и было.

Если бы Юлька умела радоваться хорошей погоде, то она,конечно, радовалась бы, потому что с каждым днем во дворе дома МартыРудольфовны, по утрам залитом весенним солнечным светом, что-нибудь менялось.Посвежели палисадники, заблестели свежеокрашенные двери, а лужа, целый месяцпополнявшаяся подтаявшим снегом, в конце концов высохла сама, не дожидаясь,пока ее по рукаву-ручейку уведет в сток пожилой дворник-таджик. Жизнерадостнаяюная травка полезла везде, где был хотя бы клочок сероватой земли, и вскоредвор зазеленел, развеселился и даже успел незаметно украсить себя парой-тройкойболезненно-желтых нарциссов и невинных кудрявых голубоглазых гиацинтов.

Но Юльке было не до преображения природы вокруг, посколькукуда больше ее занимало то, что происходило с ней самой.

– Начнешь с осанки, – не терпящим возраженийголосом приказала старуха две недели назад, и пришлось заняться осанкой.

Теперь каждое Юлькино утро начиналось с того, что она бежалав гостиную, становилась к стенке, выпрямляя спину и прижимаясь так, как велелаКонецкая.

– Четыре точки… – бормотала девушка себе под нос,проверяя, правильно ли стоит. – Четыре точки…

Старуха входила в комнату без предупреждения, уженакрашенная, одетая так, словно ожидала по меньшей мере визита министра, иокидывала Юльку, стоявшую навытяжку у стены, цепким взглядом.

– Как стоишь?! – гремела она, и Юлька дергалась отее окрика. – Подбери зад! Почему у тебя зазор между попой и стеной? А?!Где четыре точки?! Пятки, попа, лопатки, затылок! Пятки-попа-лопатки-затылок!

Таращась в окно, за которым голубело утреннее небо, Юлькасудорожно пыталась исполнить приказание. А Марта Рудольфовна вышагивала покомнате, словно полководец, наставляющий армию перед боем.

– Самое важное, что есть в женщине, – этоосанка! – рубила она, дойдя до окна, разворачивалась, скользила взглядомпо домработнице. – Дамские журнальчики, объясняющие, как надо правильнокраситься, этому не учат – а напрасно. Запомни на всю жизнь: неважно, что натебе надето, неважно, как ты причесана, – важно, как прямо ты держишьспину. В позвоночнике должна быть струна! Палка! Стержень! Современные молодыеженщины все, как одна, безбожно сутулятся, а потом удивляются, почему у нихгрудь висит над пупком, и пытаются подобрать ее бюстгальтером. К чертубюстгальтеры! Держи спину правильно – и они тебе еще долго не понадобятся.

Юлька, выслушивавшая эту речь каждое утро, незаметноначинала расслабляться, но ее тут же встряхивал новый окрик:

– Затылок, черт возьми! Прижми свой пустой горшок кстене! И запоминай: женщина может быть толстухой, а может быть худышкой, какты. Она может не соответствовать ни одному канону красоты. Но если она прямодержит спину, значит, она прошла половину пути к тому, чтобы статьпривлекательной в глазах мужчин. А именно они определяют, что такое женскаякрасота.

Через пятнадцать минут после начала упражнений Юлька самасебе напоминала кариатиду. Ей казалось, что макушкой она отныне должнаподпирать потолок и будет стоять возле стены ближайшие сто лет. Хотелосьссутулиться, расслабить плечи, перестать контролировать «четыре точки»…Хотелось, чтобы Конецкая скомандовала наконец «свободна!», и тогда Юлькасползла бы вниз, растекаясь по полу бескостной медузой.

Но не тут-то было. Марта Рудольфовна и впрямь давала команду«свободна!», но стоило Юльке принять обычную позу, как ее тут же гнали в кладовуюкомнату.

– И не вздумай брать хороший тазик! – кричалавслед Конецкая. – Возьми красный, его давно пора выкинуть.

Из дальнего угла кладовой Юлька вытаскивала красный тазик,ставила себе на голову и, едва придерживая его пальцами, брела обратно вгостиную. В первый день, когда она начала тренироваться с тазиком, вышедшая изсвоей комнаты Лия оторопела, увидев ее, а потом залилась хохотом.

– О, дочь раджи! – протянула она, когда красная,под цвет тазика, Юлька прошла мимо нее. – Откуда ты явилась к нам, прекраснаялотосоподобная дева?

Прекрасная лотосоподобная дева ничего не ответила ивернулась в гостиную, где с этого дня по утрам маленькими шажочками ходила покомнате десять минут, стараясь, чтобы тазик не перевернулся и не упал. Поначалуэто казалось ей невыполнимым, но спустя две недели Юлька уже могла пройти стазиком от кладовки до гостиной, не придерживая его руками. Заметив это,старуха хмыкнула, и Юлька обрадованно решила, что ее таким образом похвалили.Заблуждение развеялось, как только Марта Рудольфовна велела ей поставить тазикна пол, а затем собственноручно нагрузила его тремя томами Советскойэнциклопедии.