скважины будет вести инженер конторы, заливку цементом проведут тампонажники, но он говорил, не желая молчать. Ведь главное-то было уже сказано. То, что Ахметову поручалось наблюдение за перевозкой буровой, означало, что Субботин-старший напрочь отстраняет Субботина-младшего от какой бы то ни было работы на буровой, даже в качестве рабочего, считает его кругом виноватым в аварии.

— На гвозди бросаете?

— Доверие оказываю.

— По принципу — за битого двух небитых дают…

— Берешься… или нет?

— Чепчик в воздух бросать не стану. Взяться возьмусь.

— А теперь… скажи мне…

— Приказа я не видел, товарищ Субботин, — прищурив глаз, сказал Ахметов. — Вдруг передумаете?

— Я тебе не взятку за показания в пользу Алексея даю.

— Грубоваты вы, Михаил Никифорович. Чего вы на сына взъелись? Ну вот я виноват был. Виноват — точно. Отнекивался — было. Не соломку стелил, время тянул. Но Алексей — ни при чем тут. Мы не влюблены друг в друга, вы знаете. Было бы где комару нос просунуть, я бы не стал молчать. Мухамед не смолчал бы. И дядька Остап тоже.

— Отвечать Алексей Субботин будет. Обязан отвечать. Я не про то… — пробормотал Михаил Никифорович, будучи уверен — Саша здесь прав. Но не признаваться же ему, что с такими вопросами не подойдешь к Есену, секретарю комсомольской организации бригады. И не в том дело, что не подойдешь с «такими вопросами», у него нельзя так спросить. Спрашивать Есена надо иначе.

— Про это, Михаил Никифорович, — вздохнул Саша. — Иначе не за что. За что? За геологию?

— Чтоб в другой раз не проморгал.

— Не надо приказа о моем назначении. Это я так…

— Я знаю, что делаю! Некого мне больше поставить! Не-ко-го! — Субботин поднялся. — Не хочу снимать мастеров с других буровых. И ведь было же что-то?

— Отвечать на ваш вопрос я не стану. Мастером пойду. И уж на этот раз не проморгаю, Михаил Никифорович. А то, что вы про Алексея так думаете, товарищ Субботин, это на вашей совести.

— Все на моей совести. На твою не положусь, — зло пробурчал, отходя, Михаил Никифорович, досадуя на себя. Все, что он ни делал, получалось из рук вон. Если бы не Алешка! Если бы во всем этом не был замешан Алешка. А может быть, он преувеличивает, будто люди прежде всего смотрят на него, начальника конторы бурения М. Н. Субботина, как на отца старшего мастера Субботина А. М.? Но эта мысль лишь мелькнула и пропала. А отойдя от Саши на несколько шагов, Михаил Никифорович обернулся:

— Ахметов! Отправляйся в поселок. Своему секретарю я позвоню. Она даст приказ. И чтоб сегодня начали тащить сюда вышку.

— А на чем я поеду?

— Возьми санитарную машину. За полчаса обернешься.

— Прикажите сами.

— Ч-черт…

Субботин шагал широко, а Саша двигался позади, не спеша, закинув за плечо брезентовый плащ и тихонько насвистывая мелодию танца «Каза-нова».

ГЮЛЬНАРА

Гюльнара устала слушать то, что говорил Караш. Тонколицый и стройный красавец, словно принц, сошедший с древней туркменской миниатюры, Караш был влюблен в пустыню и гидрогеологию. Впрочем, не по удаче, а по таланту Караш везде, где брался, находил воду, твердо веря в народную мудрость: песок есть — вода есть. Что до принца, то комсомолец Караш Иомудский действительно был принцем — прямым потомком ханов племени иомудов, обитавших в Прикаспии с незапамятных времен. Дед его после присоединения Туркмении к России воспитывался при дворе русских императоров — Александре III и последнем — Николае. Умер он уже при Советской власти, твердо уверовав в нее, в счастье своего народа. Отец Караша — Караш Иомудский, коммунист и прекрасный гидрогеолог, совместно с другими открыл на земле своих предков, земле, считавшейся безводной на памяти многих поколений, огромные запасы пресной воды — подземные линзы. Теперь из пустыни, зыбучих песков Джебела и Ясхана, питьевая и техническая вода поступает в города и поселки нефтяников.

Конечно, Караш не рассказывал Гюльнаре обо всем этом. Она знала историю Караша и без него. Просто Караш не уставал никогда говорить, что пустыни лишь по недоразумению считают безводными. Пустыни — скупые рыцари. У них плюшкинский характер. Караш посчитал себя счастливым, когда Гюльнара пришла и сказала, что на ее участке случился выброс и пожар и нужно много, очень много воды. Караш поцокал языком, выразив таким образом необходимое количество сожаления по поводу аварии. И тут же созвал штаб своей гидрологической партии. Он нравился себе и в роли командира, и тем более благодетеля. И выглядел в ней весьма благородно, даже импозантно, впрочем, не в ущерб делу. Парни из экспедиции ему не завидовали, а твердо считали Караша лучшим парнем и начальником во всех отношениях среди всех прочих.

С приходом Гюльнары в общежитие гидрогеологов с Карашем случилось нечто необъяснимое для его друзей. Он не отпускал Гюльнару ни на шаг, заставлял ее вникать во все мелочи задуманного и осуществляемого плана: вызвать с «поля» четыре машины с буровыми установками и поставить их неподалеку от такыра, на закрепленных песках, километрах в трех от горящего фонтана. Гюльнара знала этот такыр, похожий на огромную серую площадь, выложенную брусчаткой.

Хотя стояла весна, но влаги уже оставалось мало. Глинистая почва подсохла, и корка растрескалась на почти равные квадраты и многоугольники. А там, где замерли волны закрепленных барханов, поросших ярким зеленым илаком и серебристой акацией, такыр нырял под пески, подстилал их, образуя гигантскую чашу. В ней, по утверждению Караша, и скопилась ушедшая под песок вода. Не один год — столетия просачивалась она в подземную кладовую. Отслаивалась и уходила на дно тяжелая соленая вода, а сверху оставалась прекрасно отфильтрованная, чудесная, несравненная по вкусу вода. Караш, умевший говорить красиво, превосходил самого себя. Сначала, казалось, он стремился обворожить Гюльнару, «прекрасную и хрупкую, как тюльпан», улыбался, когда она «вскидывала пушистые ресницы, под которыми таилась звездная ночь», как сказал бы Мухамед.

Вскоре, однако, парни поняли другое. Караш по-дружески пытается отвлечь Гюльнару от очень мрачных размышлений. Ведь никто не мог поручиться, что в катастрофе, постигшей скважину, неповинен и участковый геолог — Гюльнара Салахова. А это очень тяжелое обвинение.

— Я уверен, мы обязательно найдем воду. Не надо думать, будто Каракумы — исключение, — Караш постукивал карандашом по карте. — Совсем нет! В Сахаре тоже есть подземные пресноводные линзы. Там тоже добывают воду.

— Конечно… Конечно… — кивала Гюльнара, и ей очень хотелось напомнить Карашу, что и она в институте проходила курс гидрогеологии, но не решалась, и, когда Караш на минутку замолчал, она поблагодарила его, попрощалась и попросила: — Когда пойдут машины, захватите