мой поздний звонок был очередным выбором на перепутье. И больше всего хотел бы знать, куда именно я теперь иду.

*В программировании выделяют знаковые и беззнаковые целочисленные типы данных. Как видно из названия, знаковые предназначены для хранения как положительных, так и отрицательных значений, а беззнаковые — чисел, не меньше нуля.

Беззнаковые типы данных, в отличие от соответствующих знаковых, имеют в два раза больший диапазон из-за того, что в знаковых типах первый бит указывает на знак числа: 1 — отрицательное, 0 — положительное.

========== IV (пломбир в вафельном стаканчике) ==========

— Слушай, если честно, ты сильно удивился моему звонку?

Будь благословен полумрак автомобильного салона, и будь прокляты дневные сны. Так неловко я, пожалуй, ещё ни разу в жизни себя не чувствовал.

— Хороший вопрос. Тому, что тебя заинтересовал мультиверсум, — да, удивился. А вот тому, что позвонил… Наверное, нет.

Если Тим и замечал моё состояние, то деликатно не акцентировал на нём внимание.

— Почему? Тебе по выходным часто звонят коллеги?

Всё, пора брать язык под контроль. Каким боком меня касается, кто и когда ему звонит?

— Ну, с недавних пор мне если и звонят, то спамеры из банка, — сознался Тим. — Так что думаю, это от того сна осталось, на уровне подсознания.

Мы как раз выруливали по развязке на автобан, поэтому моё невыразительное «Ясно» должно было звучать естественно.

— Вообще, идея правдоподобная, — после короткой паузы снова заговорил Тим. — Мне, допустим, только сейчас пришло в голову, что тебе неоткуда было узнать, в какой квартире я живу.

— Ну, я мог по соседям пробежаться, поспрашивать. Хотя, меня ведь тоже не удивило, что ты знаешь, сколько сахара класть в мой кофе. Подлая это всё-таки штука — сны.

Последняя моя фраза прозвучала чересчур зло для, в общем-то, вполне невинного обсуждения, и Тим оставил размышления вслух. Больше в дороге мы не разговаривали.

Я привёз нас ровно на то место, с которого провожал закатное солнце. Запорошенное звёздной пылью небо не имело дна, отчего при взгляде на него чуточку перехватывало горло. Как в детстве, когда выводишь в «полусолнце» скрипучие качели. На гулкой от мороза земле лежала тончайшая изморозь, и тепло дыхания застывало в стеклянном воздухе облачками новых галактик.

Очарованные, мы с Тимом долго стояли у обрыва, а затем я вернулся к машине готовить чай. Было лень доставать из багажника походный столик, так что я организовал чаепитие прямо на капоте «Патриота». Хотел уже звать Тима, однако он и сам почувствовал, что пора возвращаться на землю из звёздных далей. Подошёл к машине, с благодарным «Спасибо» взял у меня из рук кружку и сказал так, как делятся самым сокровенным: — Знаешь, быть живым — это просто невозможное счастье.

Весь разговор, над которым я заставлял себя думать, пока занимался готовкой, потерял свою важность.

— Ты до сих пор так ярко помнишь?

— Помню не совсем верное слово. Это больше похоже на выжженное в памяти клеймо.

Или на бабочку-шрам на не моём запястье.

— Но ты бы хотел забыть?

— Нет, — без раздумий ответил Тим. — Мало что заставляет настолько ценить жизнь, как память о смерти. И потом, рука об руку с теми воспоминаниями идёт моя благодарность тебе, а её я забывать не хочу ни при каких условиях.

Да нет, не мне, с горечью подумал я. Это Дрейк был героем; у меня же — одни глюки, психи и бесполезная рефлексия.

— Ты ведь хотел о чём-то поговорить? — Тим грел ладони о кружку, не глядя в мою сторону. Он ждал плохого, но всё-таки первым начал этот разговор.

— Хотел, — я поднял глаза к небу, словно на нём могли быть написаны правильные слова. — О снах. Скажи, тебе больше ничего не снилось? Ну, из той части мультиверсума?

— А, так вот откуда он взялся. Нет, больше ничего. А тебе, выходит, снилось?

— Угу, блин. Слушай, ты, случаем, не думал, что будешь делать, если вдруг приснится? — я запнулся, подбирая эвфемизм. — Что-нибудь, м-м, чересчур откровенное?

— Чересчур? А. Понял. Н-ну, если только мне, то пускай снится.

— Тебе что, серьёзно по фигу?.. — я проглотил окончание «…с кем?». Вот чёрт, неужели эта часть глюка — правда?

— Понимаешь, — сгорбившийся над кружкой Тим говорил очень тихо, — я никогда не придавал значения телесному. Мой практический опыт чрезвычайно скуден, но и каких-то строгих табу у меня тоже нет. Если всё добровольно — а я уверен, что в той части мультиверсума это именно так, — то откровенность снов вряд ли меня заденет.

— И ты уверен, что после сможешь нормально со мной общаться?

— Почему нет? Сны — химеры, пока их видит только один из нас.

Я бросил на него угрюмый взгляд. Вот именно, что пока. Как нам быть, если следующий сон мы разделим на двоих? Существует ли возможность избежать предсказанного? Существуют ли какие-нибудь превентивные меры?

— Я честно не знаю, как мне не сниться тебе, — грустно сказал Тим. Словно мысли подслушал.

— Я знаю, что ты не знаешь, — вздохнул я. Глупо было надеяться на чудо. — Тебе горячего из термоса добавить?

Тим поспешно отхлебнул чая, проверяя температуру.

— Да, можно.

Я разлил нам добавку и наконец-то попробовал печенье: — Хм, а очень даже годно получилось.

— Да ну, — усомнился Тим. — У тётушки оно намного вкуснее выходило.

— Как говорит Вася Щёлок, не пробовал, поэтому сравнивать не возьмусь. Мне и твоё нравится.

— Я рад, — И это была не пустая вежливость, его действительно порадовал мой простецкий комплимент.

Какое-то время мы пили чай с печеньем в тишине, а потом Тим сказал: — Всё, что я могу придумать, это уговор: если нам снится общий сон, то на утро я исчезаю из города.

— Куда? — скептически покосился я в сторону его тёмного силуэта. — В Ришикеш или Варанаси?

— Какая разница? Главное, мы больше никогда не увидимся.

Я издал коронное Щёлоковское фырканье.

— «Песню о вещем Олеге» читал?

— Читал, — совсем поник Тим. — Но убегать — одна из немногих вещей, которые я умею делать хорошо, и альтернатив у меня нет.

— Зато у меня есть, — я залпом допил чай и веско поставил кружку на капот. Кажется, сейчас я истинно геройским жестом сожгу