«Колумб» отошёл от пристани. Выходя в море, он прошёл мимо иностранного парохода, стоявшего на рейде. На белом борту парохода чернела надпись: «Кайман». На нижнем капитанском мостике стоял человек. Марку показалось, что это и был тот, кто в столовой поменял газету. Но повязки на глазу у него не было. Он обратил на это внимание Лёвки и Ковальчука, но человек на мостике повернулся к ним спиной и, пока шхуна проходила мимо парохода, больше не оборачивался.

— Со спины как-то не похож, — пробормотал инспектор.

Ковальчук был встревожен. В глубине души он проклинал Анча и иностранца, а больше всего Марка и Лёвку, которые всем интересовались и всюду совали свой нос. Озабоченный, он зашёл на корму, умостился там и пытался вздремнуть, но не мог. Когда открывал глаза, видел Марка, который сидел на корточках и задумчиво расплетал обрубок троса, готовя швабру для мытья палубы. «Кто знает, не догадался ли о чём-то этот мальчишка, и не появилось ли у него каких-нибудь подозрений. Сбросить бы его ночью за борт, так сильный он, гром на его голову. И не тонет, как та медуза». Такие мысли сновали в голове Ковальчука.

По дороге назад не случилось больше ничего, что могло бы растревожить его, и Ковальчук прибыл на остров почти успокоенный. Дома обо всём подробно рассказал Анчу. Тот хмурился и ругался сквозь зубы. Потом взял газету, заперся в комнате и стал проявлять зашифрованное письмо. Он не вставал из-за стола часа два. Наконец закончил и сжёг газету. После этого позвал Ковальчука и сказал:

— На пароход нужно передать ещё одно письмо. Не забывайте, этот пароход заберёт нас отсюда. — Он сверлил инспектора холодным строгим взглядом. — Это должно произойти скоро, а пока что у нас много дел. Мы должны уничтожить профессора Ананьева. Я возьмусь за его бумаги, а вы поможете мне отправить его в мир иной. Неплохо бы спровадить его туда в компании с колумбовскими парнями. Надо об этом подумать. Шевелите мозгами, уважаемый.

Ковальчук ощутил, что окончательно оказался в руках диверсанта. Не то чтобы он собирался оказывать противодействие или отказываться выполнять его указания, но внутри всё холодело, и в груди становилось как-то пусто. Страх сжимал его сердце, хотя он целиком и полностью полагался на Анча.

В ту ночь диверсант составил окончательный план действий. Кое-что необходимое он сообщил и Ковальчуку, но далеко не полностью изложил ему свои преступные намерения. Анч не доверял никому, а менее всего людям вроде Ковальчука.

18. ПРАЗДНИК НА ОСТРОВЕ

В бухту входил военный корабль. Рыбаки издалека узнали «Неутомимый буревестник». Две невысокие мачты украсились десятками разных флажков. Корабль поздравлял население Лебединого острова с рыбачьим праздником.

«Буревестник» был построен по образцу эсминца «Новик», который с 1911 по 1916 год считался самым мощным эсминцем в мире. Известно, что водоизмещение «Новика» равнялось 1300 тоннам, его вооружение составляло четыре трёхтрубных торпедных аппарата и четыре стомиллиметровых пушки. Ходил «Новик» со скоростью тридцать шесть миль в час, то есть за минуту проходил более километра. Переоборудованный после Гражданской войны «Буревестник» имел и большую огневую силу, и большую скорость.

Став в бухте напротив Соколиного выселка, корабль салютовал пушечными выстрелами. В ответ с берега послышалось «ура», загудела ручная сирена, которую крутили молодые рыбаки, члены Осоавиахима, и послышалось несколько выстрелов из ракетных пистолетов. На «Колумбе», стоявшем у берега, наскоро вывешивали весь имеющийся в наличии комплект сигнальных флагов, не придерживаясь никаких правил сигнального кода, и сигнальщики с «Буревестника» без особого успеха пытались что-то прочитать. Команда «Колумба» решила это сделать для большей торжественности.

С «Буревестника» спустили шлюпки. В первой на берег съехал командир, вторую занял оркестр, сразу же, на радость соколинцам, грянув громкий марш.

Командование посылало «Буревестник» на праздник на Лебедином острове, потому что Соколиный выселок шефствовал над «Буревестником», хотя на самом деле выходило так, что «Буревестник» шефствовал над выселком. К тому же почти все молодые рыбаки с Лебединого проходили военную службу на флоте, и соколинцы славились как боцманы, торпедисты и штурвальные, часто занимавшие первые места в различных соревнованиях.

Стояла ясная солнечная погода. Белые облака, будто укрытые снегом скирды, медленно плыли по небу, оповещая рыбаков о длительном прекрасном времени. На острове пахло травами, пели птицы, едва-едва, будто играя, шелестел прибой. Все рыбачьи домики украсились, белели помазанные мелом стены; дворы были чисто и опрятно убраны. На дорожках скрипел свежий песок. Ближе к морю стояли столы, застеленные грубыми белыми скатертями, с большими хлебными караваями, солянками, ложками, вилками и ножами. Возле столов хлопотали жёны и матери рыбаков.

Напротив, на небольшой площадке, где обычно бывали танцы, были натянуты брезентовые тенты над скамьями для музыкантов.

Праздник начался с митинга, все речи завершались тушем и громким «ура». После этого участники праздника перешли к столам, где их ждал вкусный обед. Среди множества поданных блюд самой вкусной считалась камбала, приготовленная способом, известным только хозяйкам Лебединого острова. Кухней руководил восьмидесятилетний Махтей, старейший мореплаватель с Лебединого, когда-то объездивший весь мир матросом и коком, а теперь доживавший свой век здесь, на маяке.

За столом каждый занимал заранее определённое место. Люда заметила, что место Марка не занято. Она не видела парня с самого утра, и это её удивляло. Возможно, он где-то задержался, но на обед должен прийти. Наверное, старый Махтей вызвал юнгу себе на помощь, поскольку считал его единственным парнем на острове, который может когда-нибудь быть коком на большом пароходе. Это мнение утвердилось после того, как юнга однажды угостил деда обедом на «Колумбе».

Больше всех на глаза попадался Анч. Он ошивался в толпе и вокруг, щёлкая фотоаппаратом, временами прося наклониться, повернуться, улыбнуться, выдвигая ещё множество требований, как это обычно делают фотографы. Желающих фотографироваться обнаружилось много. Всем Анч обещал снимки, старательно записывая фамилии сфотографированных, особенно краснофлотцев. Наконец закончил и сел за столом, ближе к профессору и командиру эсминца. Он шутил со своими соседями, но в то же время внимательно прислушивался к разговорам.

Вскоре появился Марк и, здороваясь, занял своё место напротив Люды. Был он почему-то сдержан и насторожен, даже постоянная его весёлость куда-то исчезла, и он улыбался лишь изредка, да и то как-то невпопад.

— Марк, — окликнул его Лёвка, — у тебя живот не болит?

Юнга отрицательно покачал головой.

— Наверное, ты там возле деда Махтея объелся чего-то вкусного.

Марк на эту шутку не ответил.

Между тостами за лучших рыбаков, за богатые уловы кефали и скумбрии говорили о распорядке сегодняшнего