– Неясно? – грубо сказал он. – Топай отсюда.

Подняв голову, дядя Слава посмотрел на меня.

Безусловно, не претендуя на объективность, готов поклясться, что не видел таких мертвых глаз. Во взгляде рептилии больше тепла, голодный удав глядит на кролика с большей нежностью, глаза аллигатора милосерднее.

Вытащив наконец ключ, дядя Слава почти толкнул меня и направился к подъезду. Фонарь над парадным бил в глаза, темный силуэт тщедушного человека удалялся от меня уверенной походкой. Походкой заносчивого коротышки, походкой чванливого недомерка. Так, наверное, вышагивали все эти карлики, Сталины и Ежовы, Ленины и Троцкие, Наполеоны и Геббельсы, безжалостные пигмеи, не прощающие ничего и никому – ни насмешек школьных приятелей, ни безразличия девиц, ни тумаков дворовых обидчиков. За все придется платить, за все предстоит ответить. Всем и каждому.

Дверь грохнула, я остался один. Сверху, из весело горящих окон, донеслась бодрая до идиотизма свиридовская мелодия «Время – вперед!» – начинались новости. Девять вечера. Я медленно подошел к «Жигулям» цвета «коррида», положил руку на капот. Мотор еще не остыл. Я обошел машину, бордюр клумбы был выложен половинками кирпичей, покрашенных в синий и белый цвет. Я выбрал белый.

Водительский триплекс хрустнул как лед, кирпич застрял в стекле, от него разбежалась ажурная паутина трещин. Тут же завыла сирена. Я бросился в тень, сверху хлопнуло окно, женский голос истошно заорал:

– Вон он! Звоните в милицию!

Я сорвался с места, галопом пересек детскую площадку, перепрыгнул через забор. Петляя между черными стволами, промчался сквозь сумрачный, как сон, сквер. Подтянулся, ловко перемахнул через бетонную ограду. Прыгая через лужи и карабкаясь по плитам, вскачь преодолел какую-то заброшенную стройку. За спиной продолжала выть сирена, к ней присоединились собаки, кто-то истошно дул в милицейский свисток.

Я вырвался на Большую Грузинскую, ноги неслись сами собой. Юрко огибая прохожих, я так стремительно пронзал слепящий отсвет витрин и снова погружался в кромешный мрак, что мне становилось восхитительно весело и легко. Я ощущал себя стрелой шервудского лучника, во мне еще звенел отзвук тетивы.

Душа моя пела, страха не было и в помине, я летел, точно демон мести, гордый и свободный, уверенный в неизбежном торжестве справедливости. Да! Зло должно быть наказано, и оно будет наказано. Непременно! У Тишинского рынка свернул в какой-то переулок и уже через миг выскочил на Садовое кольцо.

Весь путь от Пресни до Котельнической я проделал пешком. До Манежа я бежал, после перешел на быстрый шаг. В десять ноль пять я захлопнул за собой дверь квартиры. Стаскивая на ходу куртку, мокрую майку, стягивая потные джинсы, я дополз до ванной и пустил воду.

Я лежал в ванне, подставив лицо под упругую струю. Пятки мои звенели, перед глазами плыли разноцветные пятна, вспыхивали и гасли неоновые вывески магазинов, моргали бледные огни уличных фонарей. Я был торжественно тих, точно инок после исповеди.

Той ночью мне привиделся странный сон.

Я скептически отношусь к толкованию сновидений. Доктор Фрейд с его подростковой фиксацией на сексе просто смешон: почему раскрывающийся зонт непременно символизирует эрекцию, лестница – половой акт, шляпа – вагину, сигара – фаллос? Иногда сигара не более чем просто сигара, доктор. Не говоря уже про лестницу. К тому же Зигмунд Фрейд, упрямый и своенравный старикан, считал сновидения лишь отражением минувшего, саму мысль о возможности предсказания будущего он объявлял шарлатанством и цыганщиной. Кстати, не будь он столь упрям, возможно, смог бы избежать мучительной смерти от рака горла, приснившейся ему за двадцать лет до того. Его друг и коллега доктор Юнг, увидев подобный сон, немедленно бросил курить и, дожив до восьмидесяти пяти лет, умер совершенно здоровым человеком, просто от старости. Умер Юнг в своем доме, в кругу семьи. Через два часа после его смерти разразилась гроза, и старый тополь, в тени которого любил работать доктор, был сражен ударом молнии.

Гораздо ближе мне эллинская идея, теория философов-стоиков о том, что все предметы резонируют друг с другом в космической гармонии. Ты не знаешь и десятой доли того, что знает твоя душа, как писал чуткий провидец, описавший свой страшный конец в «Записках сумасшедшего». Не говоря уже о средневековом монахе-доминиканце, намекавшем на символику приманок и знаков, являющихся в наших снах. Боги не лгут, они просто любят говорить загадками.

Той ночью мне снился страшный слепой подвал, похожий на пыточную камеру. Или склеп. Грязные стены в черной плесени, каменные плиты. Ни окон, ни дверей. Я был в западне. Тут я заметил на полу что-то белое, наклонился: это был кусок мела. Подошел к стене, нарисовал на ней дверь, пририсовал ручку. Потянул – дверь легко открылась, за ней начиналась винтовая лестница, она круто уходила куда-то вверх. Лестница оказалась тесная, я едва продирался, застревал, протискивался. Надежда сменилась тревогой – слишком узким был проход. Но я продолжал ползти вверх. Неожиданно лестница кончилась – моя голова уперлась в круглый люк. Толкнул крышку – на меня обрушился слепящий свет. Белый, солнечный. Открыв люк, я выбрался на крошечную площадку, какие бывают на пожарных лестницах. Я был на самой верхотуре нашей высотки, на звезде, что венчает шпиль. (Мы действительно однажды в детстве пробрались внутрь звезды с соседом Колькой Корнеевым; три года назад Колька ослеп, хлебнув метилового спирта.) Внизу лежала Москва, крошечные дома, мосты, речные трамваи, деревья, лилипутские машины – от высоты и простора у меня захватило дух. Внезапно вода в Москве-реке и в Яузе стала быстро подниматься, тротуары и мосты, крыши домов, верхушки деревьев, все вокруг ушло под воду. Вокруг расстилалась пустая водная равнина. Большая рыбина подплыла и, внезапно выпрыгнув, вцепилась зубами мне в руку. Скользкая и холодная, без чешуи, больше похожая на голую гусеницу, она пыталась перегрызть мне запястье. Страха не было, скорее было мерзко и противно. Я без труда свернул рыбе голову, из раны потекла кровь ярко-зеленого цвета, вроде антифриза, что заливают в радиатор автомобиля. Я выбросил труп рыбы в воду и проснулся в неожиданно радостном настроении.

Боги не лгут, они говорят загадками. Часто, не поняв вопроса, мы уверены в бессмысленности послания: чушь, бред и дичь – вот наша обычная классификация неведомого и таинственного. Какую загадку мне загадали боги в этом сновидении? Я уже знал ответ, но боялся произнести его вслух. За меня это сделала Лариса.

Она появилась рано, раньше, чем я ожидал. Я предвкушал жгучую историю о дерзких пресненских хулиганах, о разбитой машине и тщетной погоне. Нет. Лариса прошла на кухню, зажгла газ, молча поставила чайник на плиту. Уперев ладони в подоконник, уставилась вниз, на набережную, на реку. Я подошел, встал рядом. По воде ползла баржа, груженная сухим желтым песком. Три большие кучи напоминали пирамиды в Гизе. На склоне одной, закинув руки за голову и накрыв лицо кепкой, загорал полуголый матрос.

– Мне такой сон приснился. – Я обнял Ларису, нежно сжал плечо.