что два казака не сумеют выполнить всех требуемых подсобных работ, что отрывало его и Пыльцова от научных занятий. Получалось, что они исполняли роли повара, прачки, погонщиков, пастухов, сборщиков топлива, а также переводчика.

25 февраля 1871 г., окончив свои сборы, путешественники выступили из Пекина. Поначалу приходилось голодать из-за отсутствия дичи, так как за покупку баранов китайцы брали с них вдвое дороже, чем требовалось, или бессовестно обсчитывали при обмене денег. Характерно, что бумажных денег вообще не брали, а требовали серебром. И при взвешивании металла изощрялись в плутовстве с весами или с монетами, на чем русские теряли не менее 5 % от обмена. Курс обмена различных районах Китая был разным и при продвижении через каждые 10 вёрст отличался в разы. А если прибавить ко всему этому разницы меры и веса в различных местностях Китая, то можно себе представить, каким обманам и притеснениям подвергался путешественник даже при самых ничтожных покупках, что очень тяготило Пржевальского.

17 марта они пришли в город Долон-нор, который, по сделанному ими наблюдению высоты Полярной звезды, лежал под 42-116 северной широты и представлял собой важный торговый пункт. Сопровождаемые толпой любопытных зевак, они долго ходили по улицам города, отыскивая гостиницу, в которой можно было бы остановиться, однако их нигде не пустили, отговариваясь тем, что нет свободного места.

Утомлённые большим переходом и промёрзшие, путники решились, наконец, воспользоваться советом одного монгола и отправились просить пристанища в монгольской кумирне. Здесь их приняли радушно и отвели фанзу, в которой они смогли согреться и отдохнуть. Верстах в сорока от Долон-нора караван вступил в пределы аймака Кэшиктэн. Начиная отсюда, вплоть до озера Далай-нор, тянулись песчаные холмы, известные у монголов под именем Гучин-гурбу, то есть «тридцать три».

Лишь только 25 марта они пришли на берега озера Далай-нор которое лежит на северной окраине холмов и по своей величине занимает первое место среди других озёр Юго-Восточной Монголии. Вода озера оказалась солёной, само озеро очень глубоким и располагалось среди безводных степей Монголии и служило местами миграции для пролётных птиц. В конце марта здесь осело множество пернатых. Сильные и холодные ветры, постоянно господствующие на озере, мешали охотиться, однако путешественники били уток и гусей, чтобы прокормиться. Иногда даже запас переполнялся через край. Но такая стрельба служила и учением по движущимся целям, что было необходимо для поддержания боеспособности отряда. После 13-дневного пребывания на берегах озера они направились прежним путём в город Долон-нор, чтобы следовать отсюда в Калган[175].

Для ночёвок даже и вблизи городов располагались по большей части под открытым небом, избегая душных и отвратительно грязных гостиниц куда, впрочем, их не всегда и пускали. Спали всегда с заряженными револьверами под головами, так как местное население относилось к ним очень недружелюбно, подозревая в путешественниках тайных шпионов, и всеми силами старалось затруднить им путешествие, так что не проходило дня, чтобы не вышло какого-нибудь неприятного столкновения. Местные узрели в оружии наших путников что-то особенное, небывалое, и понимали, что с этими четырьмя «заморскими чертями» не так-то легко справиться.

Однажды вздумали затравить охотничью собаку Пржевальского, – Фауста, но первая же из спущенных свирепых собак была убита из револьвера Николая Михайловича, а вторая пуля обещана была самому хозяину, на этом инцидент был исчерпан.

«Только такие меры и надежда на счастье, – вспоминал Николай Михайлович, давали уверенность в том, что „смелость города берёт“, – вот те данные, на которых основывалась решимость пуститься вперёд, очертя голову, без рассуждения о том, что будет, или что может быть»…

Поиск погонщиков

Обработка собранных материалов. Охрана лагеря

8 мая, небольшой, вновь сформированный караван из 8 верблюдов, выступил из Калгана[176] и поднялся на Монгольское нагорье. Пржевальский и Пыльцов ехали на верховых лошадях. Обычно сортировка и укладка в гербарий собранных дорогой растений, а также препарирование животных, подготовка чучел производилась путешественниками на привале, в ожидании обеда. А если выпадала свободная минута, то Николай Михайлович переносил на чистый планшет и результаты работы. Сразу после обеда все члены экспедиции принимались за работу. Николай Михайлович со своим товарищем отправлялся на экскурс и на охоту, а если заканчивались очередные занятия, то казаки пасли верблюдов. Вечером разводился огонь, варилась на ужин каша и чай. Лошади и верблюды, с пастбища, подгоняли к палаткам и привязывали к вбитым в землю колышкам.

Но с наступлением ночи утомлённые путешественники не могли все спокойно отдыхать, так как приходилось назначать караул во избежание краж со стороны окрестных жителей. В необходимости этих мер убедились после того, как нанятый переводчиком, монгол со знанием китайского, оказался вероломным типом, – скрылся и прихватил все, что смог с собою унести, а также охотничий нож и револьвер. Через несколько дней, когда караван ушёл далеко от места стоянки, его нагнали миссионеры и вернули отобранные у пройдохи пистолет и нож. Остальное бесследно исчезло.

Случай стал хорошим уроком путешественникам для дальнейших действий. Пржевальский с Пыльцовым дежурили до полуночи по два часа каждый, а затем до рассвета наступала очередь казаков. Хотя эти дежурства были очень утомительны после всех дневных трудов, но процедура считалась необходимой, – ибо трусливые местные разбойники никогда не решались совершить открытое нападение, зная, что их встретит залп четырёх метких и далеко поражающих берданок. Караулы неукоснительно продолжались недели две, а потом, когда о бдительности «заморских чертей» разошлась молва, их прекратили и ограничились тем, что всем приходилось спать всегда с ружьями и револьверами под изголовьем.

«Погонщика из монголов невозможно найти ни за какие деньги, – вспоминал Пржевальский, – все боятся, так что я иду только с двумя казаками. Не удалось найти даже временного проводника, так что с первого раза пришлось идти наугад или по расспросам что, конечно, было очень затруднительно, при незнании китайского языка. Туземные жители или совсем отказывались указать дорогу, или указывали ее неверно, иногда совсем в противоположную сторону. Приходилось блуждать почти каждый день, теряли понапрасну время и излишне истощали свои силы, делая бессмысленные круги. В подобных случаях, вздували нагайкой виновного, если удавалось его отыскать, но по большей части их скрывали»[177].

Направляясь к Жёлтой реке и не имея проводника, шли по расспросам, истощая напрасно силы. Как назло, приходилось часто идти по местности с плотно заселённым китайским населением, где всякие затруднения увеличивались кратно. Обыкновенно при проходе через деревню поднималась большая суматоха. Пропустив верблюдов, один из путешественников оставался, чтобы расспросить у местных дорогу. После пустословный беседы китайцы указывали рукой направление пути. При множестве пересекающихся дорог между деревнями такое указание, конечно, не могло служить достаточным руководством, так