Легенда, возвысившая авторитет

Вступление в горную область. Выход к Баотоу

В районе горного кряжа Шара-хада, где хребет этот по склонам покрыт густыми зарослями кустарников и здесь впервые в Монгольской степи путешественники встретили изобилие насекомых, из которых Пыльцов сразу составил довольно большую коллекцию.

Между тем научная работа страдала от постоянной назойливости посетителей, являвшихся для покупок, и от которых трудно было избавиться. Прочувствовав этот недостаток, Николай Михайлович в один прекрасный день решил покончить с пустой коммерцией. Все его товары были упакованы и отложены до лучшего времени, а покупатели прогнаны и как говорят – лавочка закрыта. И тогда Пржевальский, чтобы ему не задавали лишних вопросов, придумал себе новую легенду прикрытия, – объявил себя нойоном[178]. Благо местные считали, что раз «об этом знает их царь, который выдал разрешение на беспрепятственное путешествие по своей земле, – значит всё законно».

«Зато, какими свободными чувствовали себя, мы теперь, – вспоминал он, когда дело пошло на чистоту и не нужно было притворяться»! С этих пор всё лишние посетители обыкновенно прогонялись без церемонии, и путники принимали только тех из них, в которых имели какую-либо необходимость[179].

Превращение из купца в чиновника отразилось очень благоприятно на положении экспедиции и на успешности занятий наукой. Путешественники могли теперь держать себя гораздо самостоятельнее, чем прежде, относительно местного населения, что неудобно было делать под видом купца.

«При столкновении с людьми, какими себя представляют китайцы или монголы, привыкшие уважать только силу, – говорил Пржевальский, – слишком доброе, ласковое обращение ни к чему хорошему не приводит. Всё это принимается ими за слабость и трусость. Наоборот, дерзкий тон, в известных случаях, магически влияет на местный люд, и путешественник с подобной сноровкой гораздо скорее достигнет своей цели в своих делах. Я не проповедую кулачного обращения, но хочу сказать, что, отправляясь в далёкие страны Азии, путешественник должен поневоле заменить многие из своих прежних воззрений другими, более практичными, по отношению к той сфере, среди которой ему придётся вращаться»[180].

К сожалению наших путешественников, их прохождение к Хуанхэ большей частью совершалось наугад, так как проводников не было, а расспросы населения не давали результатов, во-первых, из-за отсутствия переводчика китайского языка, а ещё и потому, что местные, в особенности китайцы, всегда относились к путешественникам в высшей степени подозрительно и недружелюбно, и постоянно либо отказывались показать дорогу, либо ещё хуже того, – хором врали как будтозаранее сговорились.

Вскоре превосходные пастбища, встречавшиеся повсюду на земле Чахаров, окончились с вступлением в горную область, так что лошади и верблюды начали быстро худеть, не находя давно своего любимого гуджиру[181]: от самой кяхтинской дороги нигде не встречались солончаки. Поэтому Николай Михайлович решил пробыть несколько дней на берегах встретившегося небольшого солёного озера Дабасун-нор, чтобы дать отдых верблюдам.

Путешественники подвигались вперёд, не спеша и в местах удобных для научных экскурсий останавливались примерно на 2–8 дней. На третий день, следуя по течению небольшой горной речки, они взобрались до самых её истоков и здесь на небольшой живописной лужайке, недалеко от главного хребта, разбили свою палатку. Неожиданное появление каравана в горах произвело переполох между обитавшими там горцами, которые видели европейцев впервые. Пересудам и всевозможным догадкам о прибытии невиданных пришельцев не было конца. Ламы прибегли даже к гаданию по этому случаю, а главный духовный владыка, настоятель расположенной там кумирни, запретил жителям продавать путешественникам, что бы то ни было из съестных припасов.

Таким образом, монголы думали выжить пришельцев из своих пределов. Поэтому последним несколько дней пришлось питаться исключительно просяной кашей, так как на первое время, не зная местности, трудно было добыть что-нибудь на охоте. Но как только опытный охотник, Николай Михайлович, немного ознакомился с окрестными горами, он отправился на охоту и убил сначала косулю, затем антилопу, и сразу же мясо появилось в изобилии. Тогда и монголы, видя, что голодом не удаётся выпроводить непрошеных гостей, прекратили свои репрессии и сами стали приносить на бивуак для продажи масло и молоко.

В горах Муни-ула, совершив однодневной переход в 40 вёрст, наши путешественники прибыли в город Баотоу, расположенный в семи вёрстах от берега Жёлтой реки. Город этот был довольно большой и по обыкновению обнесён квадратной глиняной стеной, каждая сторона которой имела версты три в длину. Числа жителей, не смотря на расспросы, толком не удалось узнать, но несомненно, что оно довольно велико, так как Баотоу представлял очень важный торговый и промышленный центр. Здесь обнаружился даже чугунно-плавильный завод, на котором массами выделывались чугунные чаши, расходящиеся по соседним частям Монголии, Ордосу, Алашаню. Внешность этого города, как и вообще, в Китае очень грязная и не привлекательная. В городе путешественники пробыли только одни сутки, но и за это время крайне измучились.

Поборы коменданта

Моральные мытарства. Получение пропуска и паспорта

Если труднопроходимая местность пустынь и гор причиняла физические страдания по пути следования путешественников, то самые большие нравственные страдания, встречающиеся на пути, исходили от местных чиновников и местечковых бонз.

Лишь только караван подошёл к городским воротам, как стоящая здесь стража под предлогом скрупулёзного выполнения инструкций, принялась к первому этапу глумления над путешественниками. Они потребовали паспорт, затем солдаты повели всех в ямынь т. е. городское управление. Перед воротами этого судилища путникам пришлось простоять минут двадцать, при этом их окружила громадная толпа любопытных, сбежавшихся со всех сторон посмотреть на невиданных ещё здесь «заморских чертей». Спустя время из управления вышли чиновники и объявили, что прибывших чужестранцев желает видеть мандарин[182] – комендант города.

Затем наступил второй этап экзекуции. Путники подъехали к жилищу китайского генерала, где им предложили слезть с лошадей и войти во двор пешком. В воротах у всех отобрали ружья, а затем повели к мандарину, который, весь в красном одеянии, ожидал в дверях своей фанзы. Монгол-проводник, увидав такого важного начальника, тотчас же бросился перед ним на колени. Пржевальский с товарищем и казак – переводчик сдержанно раскланялись по-европейски. Пригласив всех в свою фанзу и посадив здесь Николая Михайловича и Пыльцова (монгол и казак стояли), мандарин приказал подать чаю. Затем начались расспросы: откуда мы? Куда идём? Кто такие и т. д. Когда Пржевальский объявил о своём желании пройти через Ордос в Алашань, то мандарин приступил к следующему этапу морального давления на нас, чтобы выманить подношения. Он отвечал, что это очень опасно, так как по дороге везде шляются разбойники… тут Пржевальский понял:

«Зная, что в Китае без взятки ничего