Три дня королева провела одна в своих покоях, и можно только предположить, какие чувства она испытала и какие видения прошлого посещали ее. Затем в Тауэр ушло секретное распоряжение о приостановке приготовлений к казни Эссекса. Но от заключенного не пришло никакой весточки. Тогда в Тауэр было отправлено второе распоряжение, и 25 февраля фаворит был казнен.

По просьбе графа приговор был приведен в исполнение не на холме при стечении народа, а во дворе крепости. Он явился на казнь в черной одежде и шляпе, но, когда после длительной молитвы разделся перед тем, как положить голову на плаху, на нем оказался надет ярко-алый камзол. Его последние слова, полные смирения, были таковы:

– Я был величайшим, самым отвратительным и неблагодарным предателем, когда-либо жившим в сей стране. Число моих грехов более многочисленно, чем волос на голове. Я справедливо извергнут из сего королевства.

Сама казнь была ужасной. Вот что сообщал о ней корреспондент Фуггеров:

«Палач[30], который исполнял приговор, был перепуган до такой степени, что сперва разрубил графу плечо, затем голову и лишь с третьего раза – шею, причем самым зверским образом. Большое горе охватило простых людей не только в Англии, но и в Голландии и Зеландии[31], ибо указанный граф был сильно предан и привержен своей религии». Граф Эссекс стал последним человеком, казненном в Тауэре.

Когда гонец с известием о совершившийся казни прибыл во дворец, королева играла на вирджинале[32]. Она прервала игру и выслушала сообщение. Воцарилась гробовая тишина. Через минуту пальцы Елизаветы, как ни в чем не бывало, вновь запорхали по клавишам.

За несколько дней до казни Эссекса капитана Томаса Ли застали за тем, что он наблюдал за дверью в покои королевы. Оказалось, что Ли намеревался взять ее в заложницы и удерживать, пока она не подпишет приказ об освобождении графа Эссекса. Капитан Ли ранее служил в Ирландии под его командованием и был посредником в переговорах с ольстерскими мятежниками. Злоумышленника немедленно схватили, судили и на следующий день казнили. Были также отправлены на эшафот еще четыре человека, включая отчима графа, сэра Кристофера Блаунта, так что Леттис вновь овдовела. Далее Елизавета сочла нужным проявить неслыханную милость: большей части мятежников заключение было заменено штрафом, правда весьма крупным. Саутгемптон просидел в заключении до воцарения на престоле Иакова VI и только тогда был освобожден. Все прочие сторонники Эссекса также вышли на свободу. Совершенно никаких действий не было предпринято в отношении сестры графа Пенелопы. Восстание графа Эссекса стало последним бунтом феодала, наглядно показавшим, что одиночке уже было не под силу одолеть окрепшее правительство при короле. Отныне все недовольства подобного рода выносились на обсуждение в парламент.

Леттис снова оказалась втянута в сутяжничество по поводу ее имущества. Была не только конфискована собственность ее сына и третьего мужа, но на ней еще висел не погашенный до конца долг казне второго мужа, графа Лестера, размером почти в 4000 фунтов. Она пыталась бороться, утверждая, что сэр Кристофер Блаунт при выплате долгов Лестера промотал ее драгоценности и кое-какое земельное имущество. Облегчение пришло лишь с восшествием на престол Иакова VI, который вернул сыну Эссекса титул, поместье отца и простил остаток долга казне. Леттис, в итоге, осталась выигравшей стороной в этой партии жизни, прожив более 90 лет при 6 королях и будучи в состоянии до последних дней проходить по миле в день. Вызовом памяти Елизаветы прозвучало ее пожелание быть похороненной рядом со вторым мужем, графом Лестером, и их общим сыном.

Несмотря на отсутствие видимых признаков какого-то переживания, казнь графа Эссекса не прошла бесследно для Елизаветы. При нем она чувствовала себя молодой и полной сил женщиной, теперь же ощутила себя безмерно одинокой старухой. Королева пережила всех своих соратников и дорогих ей современников, восприняв их потерю как нечто неизбежное, но не могла пережить утрату Эссекса. Она то бранила фаворита, то оплакивала его память.

– Я предупреждала его еще за два года до казни, что ему не стоит прикасаться к моему скипетру, – заявила она французскому послу. Впрочем, король Генрих IV заверил Елизавету, что ее поступок не подлежит никакому оспариванию, и восхитился тем, как она решительно подавила бунт и даже пожертвовала фаворитом.

– Она одна суть истинный король! Она одна умеет править!

Иногда Елизавета разражалась обвинительными речами против Эссекса, иногда прощала ему многое. Приказав повесить в Виндзорском замке его знамя, она промолвила:

– Знаю, Эссекс совершил тяжкое преступление, но ради его сына я не могу забыть услуги, оказанные им короне.

Естественно, ей было скучно без привычного окружения молодых мужчин, куривших ей фимиам. Елизавета пережила всех своих современников, но, пока был жив Эссекс, она не считала себя старой женщиной, фаворит был теми узами, которые связывали ее с молодым поколением. Чарльз Блаунт, барон Монтджой, некогда соперник казненного фаворита, вел кампанию в Ирландии (намного успешнее, нежели Эссекс) и писал ей оттуда вымученные любовные письма, от которых за версту несло фальшью. Партия пуритан попыталась подсунуть своего кандидата в фавориты, молодого графа Ричарда Клэнрикада (1572–1635). Но он был настолько похож на покойного Эссекса, что при виде молодого человека королева разрыдалась и отослала его прочь[33]. Постепенно она впадала в состояние все более глубокого уныния, которое особенно обострилось в январе 1603 года.

Обострение последовало немедленно за визитом, который она нанесла одной из своих фрейлин, пребывавшей на смертном одре, Кэтрин Говард, графине Ноттингем (1547–1603). Ей было суждено умереть в конце февраля. Трудно сказать, послала ли Кэтрин за королевой, или Елизавета, всегда проявлявшая искреннюю заботу о людях, долгое время состоявших в ее штате, сама пожелала навестить ее. Заодно следует напомнить, что дама состояла в родстве с королевой, ибо была дочерью Генри Кэри (см. главу «Развлечения за кулисами»). Елизавета обласкала не только своего предполагаемого кузена, но и большую часть его выводка (у него было 16 отпрысков). Дочери Кэтрин и Филадельфия стали фрейлинами и всю жизнь провели при дворе, заполучив знатных мужей, невзирая на полное отсутствие приданого. Неизвестно, что именно произошло между двумя женщинами, но, судя по поведению Елизаветы, оно имело трагический оттенок. Иначе невозможно объяснить постигшее королеву чрезмерное горе, ибо графиня Ноттингем не принадлежала к числу ее близких друзей.