Бушуев даже крякнул от изумления такой всенародноизъявляемой покорностью. Ткнул в бок Василия, шепнул растерянно:

— Чегой-то она, а? — Но тотчас спохватился, грозно свелброви. — Ну, гляди у меня! Коли что не так… сама знаешь, рука у меня — ого-го!

— Да, — кивнула Варенька и снова потянула покрывало нагладко причесанную русую голову — Василию показалось, не для чего иного, какспрятать улыбку. — Воля ваша, батюшка!

«Да она из него веревки вьет, — мрачно подумал Василий. — Ибесился он вчера не с того, что дочка из его воли вышла, а что некому сталоверевки вить! А на Реджинальда эта мисс и не глядит, хотя он так и вьется, таки пляшет, будто пескарь на крючке. Знает, как нашего брата держать. Такаямогла, да, могла изувечить кнутом, за волосы таскать!»

Эта мысль немного успокоила мстительное, злобное чувство,внезапно вскипевшее в его душе. Да что такое?

Чего он-то раззадорился? Неужто его так взволновалистрадальческие глаза той избитой рабыни?! Да он и лица-то ее не разглядел,настолько оно все было обезображено кровоподтеками, изуродовано ужасом! Илиголос ее тронул — слабый, молящий, страстный?.. Или…

Он не успел додумать. Еще раз легко улыбнувшись отцу,Варенька ускользнула к женщинам, и, когда ее высокая тонкая фигура отдалилась,Василий вдруг ощутил, как его явственно отпустило, Словно и впрямь разжаласьтяжелая рука, стискивающая сердце. Стало легче дышать, даже в глазахпросветлело.

Внезапно Реджинальд вскочил, делая незаметный знак Василию.Тот тоже встал. Как выяснилось, хозяин решил уделить внимание гостям и занятьих разговором. Сначала с вельможной особою беседовали Реджинальд и Бушуев: обих взаимном здоровье, об удовольствии видеть друг друга и о небывало холоднойпогоде, которая стоит в эти дни. Учитывая, что на дворе можно было в полденьзапросто испечься, даже хоронясь в тени, а в самом дворце позволяли свободнодышать только постоянно развеваемые покрывала, можно было подивитьсяудивительному лицедейству европейцев!

Затем магараджа приступил к Василию.

Здесь выяснилась одна любопытная особенность.

Оказалось, индусы никогда не путешествуют просто так, какэто делали и делают другие народы. Странствие, предпринятое не по торговымделам и не для богомолья, для них бесцельное бродяжничество; человека,заехавшего к ним бог весть зачем издалека, они готовы считать за праздного ичудаковатого богача. А поскольку в Индии почти у каждого богача есть несколькожен и вообще он немыслим неженатым с двенадцати или тринадцати лет, то, весьмаестественно, магараджа Такура полюбопытствовал, сколько у Василия жен и оставилли он их дома или где-нибудь в Индии? Может быть, в Калькутте?

Правдивый ответ Василия: холост, мол, еще! — привелмагараджу в сильное недоумение. Реджинальд слегка хмыкнул: очевидно, ему тожеприходилось бывать в схожем положении, — а Бушуев, стоящий невдалеке, бросил наВасилия откровенно одобрительный взгляд, а потом оглядел его с ног до головыкак-то по-новому, оценивающе… Эх, знал бы он, что при виде его разлюбезнойдочери Василия охватило одно-единственное желание: оказаться от нее подальше, какможно дальше — желательно за тридевять земель!

Тут магараджа решил, что его дальнейшее молчание можносчесть нелюбезным, и приступил к новым вопросам. Кто кому платит дань: кингГорги — руси-царю Искандеру [13] или, наоборот, Искандер — кингу? Как нужноназывать руси-царя; раджадхираджа или падишах? Василий подумал по простотедушевной, что хрен редьки не больно-то слаще, но пришлось уяснить себе: первыйтитул хотя и значит «царь над царями», но в глазах индуса не так важен, какпадишах, ибо только падишаху другие цари платят дань!

Далее магараджа пожелал узнать, есть ли касты в России икакие? Обедают ли руси вместе с инглишами или, подобно браминам, гнушаютсясидеть вместе с ними?

Без друга Реджинальда, по обычаю невозмутимого, Василиюотродясь не прорваться было сквозь вражеские баррикады без потерь! Емуказалось, что все веера и опахала в зале поникли да вдобавок по углам развелиогромные костры. Право слово, весной прошлого года при штурме Парижа было кудакак легче! Ему помогало удержаться под вражеской картечью лишь созерцаниевеликолепного оружия, висевшего на стене позади трона: там были огромный лук,колчан, полный стрел, отлитых из золота, и украшенная драгоценными камнямисабля. В конце концов силы его вовсе иссякли, и тогда, рискуя показатьсянеучтивым, он опередил новый вопрос хозяина и спросил, правдивы ли слухи, будтосабля сия принадлежит самому Сиваджи, а коли так, отчего у нее такая маленькаярукоять, что, кажется, лишь десятилетний ребенок сможет просунуть в нее своюладошку? И значит ли сие, что знаменитый герой ростиком не вышел?

Реджинальд, стоявший на шаг позади, со свистом выдохнулсквозь зубы. Бушуев чуть слышно помянул черта.

Полное гладкое лицо магараджи не изменило своего выражения,когда он резким движением, казавшимся неожиданным для его довольно тучнойфигуры, вдруг соскочил с трона — и Василию потребовалось какое-то время, чтобыпонять: магараджа вовсе не провалился сквозь землю, а стоит рядом, почтивплотную, однако ростом… ростиком он оказался едва ли поболее пяти футов! Да,худую шутку сыграло с Василием высокое седалище трона из слоновой кости, атакже эта золоченая подставка под ноги: лавка не лавка, табурет не табурет,чтоб ей сквозь землю провалиться!

По правде сказать, под землею очутиться мечтал сейчас сам Василий.Он почти не сомневался, что чокидары [14] магараджи — или как они там зовутся,индийские телохранители?! — сейчас наперебой примутся сносить ему голову иизрубят в капусту еще прежде, чем он моргнет. «Эх, мне бы сабельку хотькакую-нибудь завалященькую! — подумал тоскливо. — Пусть бы и рукоять маловатабыла! Я бы им показал и Васишту, и руси-царя Искандера, и… и Кузькину мать!»

Однако магараджа не спешил отдавать убийственный приказ, апродолжал меланхолически жевать бетель, который ему подавал красавец негр, адругой, схожий с первым, словно брат-близнец, держал урну из массивного золотаи подносил ее своему господину, когда тому требовалось сплюнуть.

Очередной кроваво-красный плевок отправился в урну, а затеммагараджа вдруг улыбнулся так широко и радостно, что рот Василия сам собоюразъехался в ответной улыбке.

Однако тут же он сообразил, что радушие высокой, таксказать, особы предназначено вовсе не ему, а кому-, то стоящему за его спиною иговорящему мягким, тихим, вкрадчивым голосом: