Но, видимо, судьбою не было предназначено нам погибнуть в то страшное время. На всю жизнь запечатлелась у меня в памяти такая картина. Первые числа октября. Вечер, темно, очень холодно. Все сидим вокруг какого-то ящика, который заменяет нам стол. Одеты в немыслимые хламиды, завернуты в одеяла и попоны. На столе коптилка, ее колеблющийся свет освещает карты, которые в очередной раз раскладывает мама. Она опять гадает на отца. Мы молча наблюдаем.

Вдруг она подняла глаза от карт, загадочно улыбнулась и с каким-то особенным чувством сказала:

– Ребята! Ваш папа жив. Он завтра приедет к нам!

Мы, конечно, не поверили, настолько это было невероятно. Утром мама чувствовала себя очень плохо, но все же собралась и вновь отправилась в Смольный, наказав мне никому не открывать.

Примерно через час после ее ухода вдруг раздался сильный стук в дверь. До сих пор помню, как у меня бешено заколотилось сердце, то ли от страха, то ли от предчувствия. Помня наказ матери, подошел к двери и дрожащим голосом произнес:

– Кто там?

И в ответ услышал отцовский голос:

– Боря, открой!

Почти в полуобморочном состоянии я открыл дверь и в комнату вошел отец. Сильно исхудавший, в черном танкистском комбинезоне. Мы облепили его со всех сторон, обнимаем, целуем. Все рыдаем. У него на глазах тоже слезы. По-детски наивно допытываемся:

– Почему не писал писем? Почему так долго не приезжал?

Он ответил коротко:

– Попал в окружение, выбрался, и теперь вот вернулся к вам.

Вскоре пришла мама и начался такой потоп слез, объятий, воплей, который невозможно передать словами.

Отец внимательно рассмотрел наше жилище, расспросил, как мы живем, чем питаемся. Чувствовалось, что все увиденное его очень расстроило. Очевидно, он даже не мог себе представить, в каких нечеловеческих условиях существует его семья.

Мама предложила сварить ему немного каши, но он отказался, сославшись на то, что поест в части. Рассказал, что после возвращения из окружения определен во фронтовой резерв. Теперь будет ждать назначения на должность. Отец пробыл у нас совсем недолго, сказал, что должен вернуться в часть.

Никаких продуктов он нам не принес. Помнится, что у него с собой был только пистолет.

С приходом отца мы воспряли духом. 13 октября 1941 года мама родила девочку. Назвали ее Ларисой. К счастью, это случилось тогда, когда отец находился в фронтовом резерве. За два дня до родов отцу удалось определить маму в госпиталь. После родов она находилась там еще несколько дней. И целую неделю мы, дети, жили совсем одни. Эти дни, проведенные без мамы, запомнились мне как самые жуткие за все время блокады.

В самом деле, даже в мирное время трудно представить, чтобы в нетопленном помещении, без света, без еды и воды, совершенно одни оставались четверо беззащитных маленьких детишек. А ведь шла война, со всеми ее ужасами.

В эти дни на меня свалилась вся тяжесть выживания нашего малолетнего сообщества. По утрам – неблизкая дорога в магазин, отоваривание карточек, так тогда называли процесс получения продуктов.

Придя домой, я вместо мамы должен был разделить хлеб на кусочки, накормить голодные рты. Ближе к вечеру – растопить печь, чтобы ночью все не замерзли во сне. Хорошо еще, что перед тем, как отправить маму рожать, отец вместе с товарищем принесли две вязанки дров. Эти дрова здорово выручили меня в те дни, избавив от поиска топлива.

Самое ужасное наступало ночью. В кромешной тьме мы все вместе лежали и дрожали, прислушиваясь к звукам во дворе. Я хорошо понимал, что мы, беззащитные дети, легко могли стать объектом любого преступления или надругательства.

До сих пор с содроганием вспоминаю случай, который произошел именно в эти дни. На третьи сутки нашего существования без мамы, ближе к вечеру, я, как обычно, протопил печь. Собрались ложиться спать. Я укрепил дверь в коридоре перекладинами, погасил коптилку. Как всегда, прижавшись друг к другу, мы легли на постель. Я, по привычке, рассказал своим маленьким братьям какую-то байку и незаметно уснул.

Проснулись все сразу от звуков выстрелов рядом с домом. Затем к выстрелам присоединились громкие крики. Малыши от страха дружно разревелись. Я сам тоже очень испугался. Но ответственность – великая вещь, поэтому, стараясь не поддаваться общей панике, напряженно прислушивался к происходящему.

Через некоторое время все вроде бы утихло. Я уже начал успокаиваться, как вдруг раздался громкий стук в дверь и резкий окрик:

– Откройте!

Сердце мое упало в пятки. Братья начали реветь с новой силой. Стуки и требования открыть двери усилились, я разобрал слово «патруль». Накинув пальто, подошел к двери:

– Кто там?

– Патруль. Открывайте немедленно.

Пришлось послушаться. В коридор вошли трое вооруженных автоматами людей в полушубках. Прямо мне в лицо направили свет электрического фонаря. Один из них, видимо, старший, удивленно разглядывая меня, спросил:

– Ты что тут делаешь?

На мой ответ:

– Мы тут живем, – военный также недоверчиво продолжил:

– Ну, показывай.

Вместе вошли в комнату. Малыши замерли на своих кроватях, спрятались под одеяла и попоны. Военные осветили фонарями все углы нашего убогого жилища, и, посмотрев друг на друга, спросили:

– Вы что тут, совсем одни? Где же ваши родители?

– Отец воюет, а мама в роддоме.

– Ребята, вы нас извините, напугались, наверное, но мы здесь ищем дезертиров и бандитов, – сказал старший патрульный. – Сейчас такое жуткое время, что вам нельзя оставаться одним в доме.

Стоящий рядом с ним продолжил:

– Надо этих детей отправить в детдом, они одни здесь пропадут.

Старший подумал и, обращаясь ко мне, высказал свое решение:

– Да, пожалуй, мы отправим вас в детский дом. Сейчас вызовем машину и вас отвезут куда надо.

Я стал просить их не делать этого, объяснять, что мама скоро придет, да и папа нам обещал, что постарается навестить. А если нас увезут, мама и папа нас потеряют и никогда не найдут. Братья поддержали меня громким ревом.

Посовещавшись между собой и посоветовав нам покрепче закрыть дверь и никому ее не открывать, военные вскоре ушли, а мы от пережитого страха и возбуждения еще долго не могли уснуть.

Когда, наконец, вернулась из госпиталя мама, обстановка в нашей комнатушке еще более усложнилась. Началась целая эпопея с устройством постели для новорожденной Ларисы. Еще до родов мама у кого-то выпросила старую детскую коляску, но она не умещалась в нашей комнатушке. Пришлось эту коляску разбирать и приспосабливать в качестве лежанки рядом с кроватью, на которой спала мама. В холодной комнате новорожденную нужно было хорошо укутывать и при этом постоянно следить, чтобы она не задохнулась под одеялом. Каждый раз, когда приходилось ее пеленать и подмывать, вынуждены были подтапливать печь, чтобы в комнате хоть немного потеплело.