В общих чертах я хочу описать, как нам жилось в это страшное время.

Итак, мы располагали комнаткой не более 20 квадратных метров. После рождения Ларисы на одного человека приходилось 3 квадратных метра жилья. В комнате было одно окно и одна дверь, которая выходила в небольшой коридор. С одной его стороны была дверь на улицу, с другой – в туалет. С наступлением холодов туалет замерз и перестал функционировать. В коридоре имелось также окно, через которое любому можно было легко проникнуть в наше жилище.

В комнате стояли три железные узкие солдатские кровати. Были еще самодельное подобие стола, две скамейки, две табуретки, одна тумбочка и уже упомянутая печка. С рождением Ларисы для нее из старой детской коляски соорудили лежанку. Около печки прямо на полу стояли кастрюли, сковородки и прочая посуда. Рядом с ними в углу складывали топливо, когда его удавалось найти. Вот, пожалуй, и все убранство нашего жилища.

Готовясь к зиме, мы утеплили дверь куском войлока, замазали стекла в окне замазкой.

Условия нашей жизни можно было вполне оценить как первобытные. По мере усиления холодов мы спали на сдвинутых кроватях, тесно прижавшись друг к другу.

Сверху укрывались одеялами, а потом еще старыми попонами. Когда наступили морозы, спать стали не раздеваясь, в шапках. Только таким образом удавалось как-то не замерзнуть, поскольку к утру температура в комнате приближалась к уличной.

По мере усиления холодов печку приходилось протапливать несколько раз в день. Для этого нужно было выйти в мороз на улицу, найти где-то дощечки, палки, притащить их домой. Минут десять уходило на растопку. По мере разогревания печи температура в комнате постепенно повышалась. Одновременно на печке грели воду для умывания и приготовления какой-то еды. Почувствовав тепло, из своих убежищ с кроватей начинали сползать малыши. Затем следовал процесс умывания. Честно признаться, в пик голода и холода умывались далеко не каждый день. Когда полегчало, мыть лицо и руки над тазиком старались ежедневно, а впоследствии, когда разжились топливом, то раз в две недели мама устраивала нам банные дни. Печку продолжали топить, пока хватало топлива.

Это невыносимое состояние в плену холода и голода в течение дня кажется мучительно долгим. Все отчаянно ждем вечера, когда вновь затапливается печь и можно будет хоть ненадолго согреться. После того, как в комнате потеплеет, собираемся за столом. Как сейчас вижу – вся наша семейка сидит вокруг печки, замерзшие детские ручки тянутся к ее теплым бокам. Если топлива мало, печка быстро гаснет, в комнате сразу становится холодно и все опять лезут под одеяла.

Эта картина достойна кисти художника. Представьте себе – кромешная темнота. Лишь на столе в плошечке чадит кусочек промасленной веревки – так называемая коптилка. В центре стола сидит худенькая изможденная женщина с младенцем на руках, вокруг нее четверо чумазых малышей, завернутых в немыслимые хламиды. Мама кормит нас «ужином»: разливает каждому по кружке горячего кипятка, приложив к нему крошечный кусочек хлеба.

Затем, чтобы как-то развеселить нас, отвлечь от ужасной действительности, мама читает «Конька Горбунка», единственную книжку, которая у нас была, и рассказывает сказки, причем изображает действие в лицах. Обязательно кто-нибудь из нас заводит разговор о различных вкусных продуктах, которые ели до войны. Помню, что почти физическую боль доставляло воспоминание о том, как, встречая Новый год перед самой войной, наряжали елку и бросались друг в друга конфетами и пряниками, которые на нее развешивали. Иногда предавались различным мечтам на предмет того, какое будет счастье, если вдруг случайно найдем что-либо съестное, как его разделим на всех и съедим.

Нередко такие посиделки проходили под звуки артиллерийской канонады. Но к этому уже настолько привыкли, да и до такой степени физически ослабли, что в бомбоубежище ходить перестали, только прислушивались, где взорвался снаряд. Перед отходом ко сну, если оставалось топливо, вновь подтапливали печку, чтобы теплее было спать. А если топлива не было – так и ложились на свои ледяные лежанки, тесно прижавшись друг к другу. В комнате быстро наступала морозная тьма.

От холода мы пытались спастись, лежа на ватных матрацах, положенных в два слоя. Ложились в постель одетыми, обутыми и в шапках. Укрывались солдатскими одеялами. Обычно с одного края спал я, с другого Володя. Младшие Вася и Гена лежали в середине. В особенно лютые морозы мама натягивала на нас еще тяжелые конские попоны. При свете дня хорошо были видны струйки пара, выходящие изо ртов.

Даже зажечь свет часто представляло собой большую проблему. Очень быстро у нас закончились спички и их невозможно было нигде достать. Мне приходилось, как первобытному человеку, с помощью куска камня и какого-то старого напильника высекать искры и поджигать таким путем кусок ваты, вымоченной в керосине.

Большой проблемой было ночью сходить в туалет. Из-за этого старались на ночь меньше пить. Поскольку туалета как такового не было, он давно замерз и не функционировал, рядом с постелью ставили тазик. При нужде нужно было вылезти из спальной конструкции, в абсолютной темноте найти этот тазик, сделать свое дело и опять забраться в постель. Естественно, что главные проблемы были с младшими братьями. Гена при нужде начинал плакать и звать маму. Приходилось совместными усилиями извлекать его из постели, теряя жалкие остатки тепла.

Из впечатлений той поры очень негативную память оставили о себе крысы. Их было много везде. Людская молва утверждала, что крысы едят трупы погибших от голода людей. Возможно, так оно и было. Мне часто приходилось их видеть то на улицах, то среди развалин. Я сталкивался с ними ежедневно. Поскольку, ввиду отсутствия воды, туалет в нашем доме не работал, он по существу превратился в склад замерзших экскрементов, то содержимое тазика, который мы ставили на ночь в комнате, я должен был утром слить в этот «туалет». Вот там-то я и встречал крыс. Они были отвратительные, жирные и казались мне огромными. Они абсолютно не реагировали на мое появление. Мне приходилось колотить палкой по ведру, чтобы заставить их убраться прочь. В конце концов, они очень неохотно исчезали. На всю последующую жизнь я сохранил отвращение и даже страх по отношению к этим созданиям.

Такое длительное существование в абсолютной тьме, голоде и холоде сегодня кажется просто немыслимым даже мне, все это перенесшему. А другим это представить себе невозможно.

Голод и холод нас просто уже добивали. Отец ничем не мог помочь. Крупа заканчивалась. Начались жестокие морозы. Мама после родов долгое время была очень слаба, болела, от голода у нее временами пропадало молоко, сестричка постоянно плакала. Мама вообще не могла выходить из дома на мороз. Сложилось так, что я был вынужден спасать всю семью. На меня навалилась такая бездна обязанностей, что трудно поверить, как это все мог выполнять девятилетний, измученный голодом ребенок.

Попробую вкратце описать, чем я вынужден был заниматься ежедневно.

Итак, наступает утро. В комнате дикий холод. Температура мало чем отличается от уличной. Единственное окно в сплошной темноте выделяется мутным пятном на стене. Все семейство лежит скрючившись, укрывшись с головами чем попало. Мама стонет, новорожденная сестра плачет.