в дебри Петроградской стороны. Возвращённая на место на задней площадке, Ася стояла рядом с Лёней, наблюдая в окно, как убегает прочь притопленная в асфальт колея, поблёскивая мокрым, отшлифованным колёсами металлом,

— Куда мы едем? — снова спросила она, вытягивая руку из его цепкой пятерни. — Ты можешь мне объяснить?

— Не бойся, Асенька. Заедем в одно клёвое место.

Ася никогда не видела его таким, впрочем, каким вообще она его видела? Почти всегда со стороны: улыбающимся, болтающим, пьяным, нахальным, бесстыжим, но не таким загадочным.

До клёвого места от остановки, на которой они сошли с трамвая в моросящую, пропитанную влагой темноту, пришлось пробираться по переплетеньям улиц, по разбитым в прах тротуарам. Наконец Лёня остановился перед грязновато-красным четырёхэтажным зданием с эркером, нависающим над парадным входом. Несколько окон светилось на третьем и четвёртом этажах. Под эркером над дверью, обшитой металлическими листами, висел фонарь, свет его тускло пробивался сквозь плафон в защитном решётчатом футляре. Дом казался не просто негостеприимным, но жутковатым, словно там, внутри, ожидала нехорошая квартира.

— Что это, Лёня? Куда мы пришли? — спросила Ася, чувствуя себя глупым попугаем.

Он же, опять не отвечая, нажал на кнопку звонка, несколько раз, каким-то особым кодом, словно отзвонил азбукой Морзе — точка-тире-точка-точка-тире. Вдруг наступила почти зловещая тишина, будто мокрая улица и красный дом впитали звуки ночного города; но откуда-то изнутри стали слышны другие, выстраиваясь в сначала неясную, но затем явную мелодию, как будто кто-то включал и выключал магнитофон. Ася открыла было рот, чтобы задать очередной попугайский вопрос, но не успела, потому что дверь отворилась, внезапно и тихо, словно все замки и петли были смазаны совершенным по качеству маслом. Отворивший растворился в темноте, а Лёня потянул Асю внутрь, в неизвестность, и она пошла за ним, словно овца на закланье. Дверь закрылась, кромешную темноту подъезда разрезал луч фонарика, человек, открывший дверь — он оказался лохматым парнем с тощей, как у китайца, бородкой — сказал что-то приветственное, махнул рукой, мол, следуйте за мной, луч описал круг, на миг высветив неприветливо ободранные стены, и они начали спускаться куда-то вниз по лестнице, закрученной спиралью. У Аси закружилась голова. Музыка звучала глухо, но всё отчетливей. Казалось, ударник отбивал такт, зазвучали гитары, то стройно, то вразброс, надрывно взвизгнул какой-то духовой. На этой высокой ноте все смолкло, послышался гул голосов, раскрылась следующая дверь, и вслед за бородатым проводником Ася шагнула в просторный, тускло освещённый, но весьма оживлённый зал — подвальное помещение с высоким арочным потолком. Подпольный концерт, рок-клуб, собрание запрещённых музыкантов! Она обернулась к Лёне — он приветствовал кого-то взмахом руки — и поняла, что очередной вопрос опять отправится в космос, — её кавалер уже был полностью захвачен происходящим вокруг действом, казалось, забыв о том, что привёл с собой девушку.

— Устраивайся, я сейчас! — бросил он, углубляясь в толпу.

Оставалось одно — следовать его указанию, что Ася и сделала, в который раз за вечер.

У дальней стены была устроена импровизированная сцена — подиум, там расположился ударник в груде барабанов и тарелок; гитары, саксофон и кларнет лежали на стульях в ожидании. Подвал был довольно плотно заполнен публикой, в основном, сильной половиной, но в толпе Ася высмотрела девушку, встретилась с ней взглядом, та кивнула и подошла. Высокая, тонкая, затянутая в тугие джинсы и чёрный свитер-водолазку.

— Привет, — просто сказала она. — Смотрю, Акула девушку привел, глазам не верю — век такого не бывало.

— Правда? — Ася не смогла скрыть удивление.

— Правда, — кивнула девушка. — Тащишься от рока или так?

— Не знаю, — призналась Ася. — Я разную музыку люблю…

— Не переживай, — улыбнулась собеседница. — Ребята классно играют, сегодня Стриж и «Клоуны» последний концерт дают, завтра придется сваливать отсюда.

— А что это за место? — спросила Ася.

— Бомбоубежище, а прежде был склад какой-то, но стены на века, акустика не ах, зато снаружи не слышно. Жаль, клёвое место. Пошли поближе, сейчас начнётся. Меня Верой зовут.

Ася назвала себя и двинулась через толпу за Верой, дрожа от волнения и восторженного ужаса. Сидячих мест имелось меньше, чем присутствующих, но поскольку слабая половина была представлена в концертном зале-бомбоубежище весьма немногочисленно, девушки устроились в первом ряду на изрядно потрепанных, но вполне устойчивых стульях. Пока Ася безуспешно пыталась высмотреть в толпе Лёню, на сцену вышел долговязый черноволосый парень, взял гитару и принялся мучить её аккордами, настраивая звучание. Следом появился крепко сбитый блондин, оказавшийся кларнетистом. Их появление было встречено всеобщим ликованием, но когда черноволосый гитарист, Стриж, закончив разогрев инструмента, взял первые аккорды и почти шёпотом произнес первую строфу песни, в подвале наступила тишина, словно некий волшебник произнес магическое «Алаказам!» Он запел неожиданно глубоким, чуть хрипловатым голосом. Пел соло, под аккомпанемент гитары и пронзительно страстного кларнета, пел много и долго, но Асе казалось, что время летело очень быстро. Песни были грустные и страстные, смешные и философские, стильные и матерщиные, был ли то рок, бардовская песня или баллады, гремучая смесь жизнелюбивой безнадёги средневековья, нескладной горечи конца двадцатого века, беспутной лирики Битлов и бесшабашности Роллингов, отзвуков отчаянного хрипа всенародно любимого, отверженного властями актера-поэта — гремучая смесь откровений, что родилась в котельных и подвалах, и была названа русским роком.

Впрочем, Ася совсем не задавалась такими вопросами, а просто слушала, чем-то восхищаясь, что-то отвергая, от чего-то скучая, иногда забывала о музыке, думая об Акулове и о себе, затем возвращалась, захваченная энергией баллады или бешеной скачкой рока, всем, что происходило вокруг, кипело, переливаясь восторгами, руганью, аплодисментами, топотом, подхватыванием любимых напевов. Она даже не заметила, как Лёня подошел к ней, встал позади, наклонился, что-то шепча на ухо, Ася даже вздрогнула от неожиданности.

— Что, что ты сказал?

— Нравится? — повторил он.

Она кивнула, прижав ладони к пылающим щекам. Возможно, он наблюдал за нею все это время со своего, невидимого ей места?

Концерт затянулся почти до утра. Вера, прощаясь, по-мужски пожала Асе руку, а Лёню чмокнула в щёку, словно близкого знакомого. Дождь прошёл, и небо, начинающее осторожно светлеть, обещало, по крайней мере, пару часов не поливать промокший насквозь город. Толпа меломанов-полуночников быстро растеклась по улицам и переулкам, и воцарилась тишина, которую нарушали лишь случайные звуки спящего города.

— Спасибо, Лёня, было здорово! — сказала Ася.

— Устала? Так сошлось, что сегодня их последний концерт, жаль было пропустить.

— Нет, всё хорошо. Но ты же мог объяснить.

— Не мог, это долго, и девушке не понять.

— Отчего же? — обиделась она. — Вера, небось, понимает.

— Вера? Брось, она — особый случай.

— Значит, ты такого мнения о девушках: они