Но и даже после этого Люсеро удержался на своем месте; его деятельность решено было расследовать лишь после смены великого инквизитора. 9 июля 1508 года комиссия под председательством великого инквизитора Хименеса вынесла вердикт, гласивший, что Люсеро безосновательно выносил обвинительные приговоры, а так как все эти обвинения ложны, то томящихся в тюрьмах по вине Люсеро узников следует выпустить на свободу, акты об их мнимых преступлениях уничтожить и разрушенные дома восстановить за счет правительства. Впрочем, это не означало осуждения самого Люсеро. Фердинанд всячески стремился смягчить его участь; он отправил адвокату Хуану де Ордунье письмо, прося его защищать Люсеро и следить, чтобы тому не было причинено какое-либо оскорбление. Давление короля сыграло свою роль, и все наказание Люсеро свелось к смещению с поста инквизитора Кордовы. Если столь скомпрометированные люди, как Люсеро, отделывались легким наказанием, то что говорить об остальных?

Иногда великий инквизитор или Супрема пытались бороться со злоупотреблениями отдельных инквизиторов, но попытки эти не приводили ни к каким конкретным результатам, поскольку чаще всего носили формальный характер. Так, в 1544 году инспектор барселонского трибунала доктор Алонсо Перес представил Супреме отчет, в котором писал, что все члены барселонского трибунала, за исключением одного, берут взятки, развратничают с арестованными еретичками, дерутся между собой и т.д.; особенно нечестно ведет себя фискал, присваивающий себе предметы, принадлежащие трибуналу. В ответ на это Супрема распорядилась о возвращении некоторых предметов и пригрозила более строгим наказанием в случае продолжения такого поведения. Сделанное трибуналу внушение мало изменило положение дел, и в 1550, 1552 и 1561 годах в Супрему поступили новые и более резкие жалобы на действия членов барселонского трибунала. На этот раз Супрема ограничилась временным лишением жалованья некоторых членов преступного трибунала, при этом они продолжили занимать свои места.

Велики были злоупотребления со стороны инквизиторов, параллельно своей основной деятельности занимавшихся торговыми операциями. Возникавшие на этой почве споры между инквизиторами и частными лицами рассматривались инквизиционными трибуналами, и приговоры их редко носили беспристрастный характер. В 1504 году великий инквизитор Деса запретил членам трибуналов под страхом немедленного удаления со службы и штрафа в 20000 мараведи заниматься торговлей, говоря, что этим они наносят удар репутации инквизиции. Это распоряжение было прочитано в каждом трибунале на собрании всех служителей инквизиции. Мало того, оно было занесено в инструкции, носившие обязательный характер. После этого, казалось бы, служители инквизиции должны были прекратить торговую деятельность; на деле же среди них по-прежнему осталось много купцов и торговцев. В булле папы Льва X от 1 августа 1516 года повторяется то же запрещение. Но, видимо, оно не имело никакого значения, так как королевский эдикт от 9 августа 1725 года, освобождая от государственного налога служителей трибунала, прибавляет, что те из них, которые владеют недвижимым имуществом или обладают капиталом, вложенным в торговые предприятия, не подлежат освобождению от налога. Король, таким образом, признавал факт нарушения инквизицией установленных ею же самой правил.

Жертвы инквизиции за все время ее деятельности (по книге испанского историка Хоакина дель Кастильо-и-Магоне «Трибунал инквизиции», 1835)[05]

** Формально великий инквизитор с 1483 года.

Единство веры, воодушевлявшее политику Фердинанда и деятельность инквизиции, понималось далеко не одинаково представителями светской и духовной власти: в то время как первые разумели под ним исповедание всеми жителями государства одной и той же религии, вторые в единстве веры видели строго тождественное исполнение всеми христианами известных религиозных обрядов, вытекающее из одинакового у всех религиозного миросозерцания. Различие взглядов обеих властей сводилось, таким образом, к тому, что Фердинанд ограничивался требованием формальной принадлежности всех подданных к христианству, а инквизиция требовала присоединения к христианству по существу, внутреннего слияния с ним.

Инквизиция, дочь католического Рима, не знала других подданных, кроме католиков. Для испанского короля существовало испанское государство, для испанской инквизиции — только католическая Испания; евреи и мавры находились для нее словно вне Испании и не составляли органической ее части, а евреи и мавры, принявшие христианство, существовали под вечным подозрением. Казалось, что инквизиция делит жителей страны на две категории — на тех, кто достоин попечения о себе, и на тех, кто стоит вне закона.

Этим объясняется, почему с введением инквизиции в Испании остановился рост числа новообращенных. Если до этого формальный переход в христианство был связан для евреев с перспективой занять хорошо оплачиваемое или влиятельное положение в стране, если раньше он давал гарантии спокойной и мирной жизни, то теперь он означал для них вступление в класс людей, который, не удовлетворяя требованию о чистоте крови, подвергался чаще других преследованиям и вечно находился под дамокловым мечом обвинений в иудейской ереси.

Положение новохристиан при инквизиции стало во много раз хуже положения евреев, которые в качестве нехристиан не подлежали ведению инквизиции, если только не занимались прозелитизмом и не оскорбляли христианской религии, а потому неудивительно, что они не спешили становиться христианами. Этим, однако, подрывались основы политики Фердинанда, задавшегося целью иметь одну религию в пределах единого государства. Между инквизицией и светской властью возник, таким образом, конфликт на почве еврейского вопроса.

Конфликт этот носил тем более своеобразный характер, что, по существу, обе стороны одинаково были заинтересованы в возможно большем переходе евреев в христианство. Для устранения его необходимы были решительные меры, причем, разумеется, и мысли не возникало, чтобы отказаться или даже смягчить надзор инквизиции над новообращенными. Следовательно, возникла идея направить внимание в другую сторону — значительно ухудшить положение евреев, чтобы принудить их массами переходить в христианство, несмотря на опасность очутиться в качестве новообращенных в тисках инквизиции.