– А теперь надо. – Для убедительности он постучал пальцем по квадратику на листе, обозначавшему малое хранилище. – Дамы любят шерри. Светские дамы – в особенности. И если вино мы можем заказать без дегустации, у проверенных поставщиков, то вот с этим напитком для нас все неясно.

– Хорошо, и что ты предлагаешь?

– Я предлагаю тебе отправиться в золотой треугольник Андалусии. Ты только послушай, как звучит! Херес-де-ла-Фронтера, Пуэрто-де-Санта-Мария и Санлукар-де-Баррамеда.

1 октября 2183 года

На въезде в Херес-де-ла-Фронтера меня встретил мраморный памятник лошади. Мой вопрос распахнул врата, и в течение следующего получаса, пока экипаж пробирался по узким улицам средневекового города, местный гид рассказывал о Королевской школе верховой езды, лошадях породы cartujanos, конном балете… Закончил он тем, что, бормоча, сделал пометку в ежедневнике, буквально распухшем от листов, записок и вкладок, и сообщил, аж светясь от удовольствия:

– Завтра, сеньорита, вы увидите представление. Они проходят по вторникам и четвергам вот уже триста с лишним лет.

– Но сеньор Бенитес, я здесь вообще-то по делу!

– Пф! – Он сделал правой рукой непередаваемый жест, долженствующий обозначать презрение. – Ни одним делом не занимаются круглосуточно. А уж херес и вовсе не терпит суеты и торопливости, все должно быть по правилам.

Последнее слово было так выразительно подчеркнуто, что у меня не осталось сомнений: кто-кто, а сеньор Бенитес точно знал, какое расписание будет правильным для залетевшей сюда бритвальдской птички.

В отеле я просмотрела листок, врученный мне гидом, застонала и упала в кресло. После полутора суток в дирижабле и двух часов в экипаже мне предлагалось уже через сорок минут быть в лобби отеля, чтобы начать дегустации. К слову, на три запланированных дня пребывания дегустаций было назначено шесть. Вот точно, к возвращению в Люнденвик я или сопьюсь, или буду знать о хересе столько, что смогу легко отличить не только амонтильядо от palo cortado, но и год урожая с ходу определить.

Семья Гонсалес Биасс занималась производством хереса уже более трехсот лет, с 1835 года. Сейчас во главе фирмы стоял представитель четырнадцатого поколения – сеньор Мануэль. Хотя ему было сильно за девяносто, выпускать из рук рычаги управления огромным хозяйством он не собирался. Магии в роду не было ни капли, так что срок жизни у членов семьи был, как и у всех обычных людей, лет сто – сто двадцать. Зато у них был Дар: настоящий Гонсалес Биасс вне зависимости от возраста, образования и физического состояния чувствовал жизнь хереса так, как любой из нас чувствует собственные руку или ухо. Наследницей старого Мануэля должна была стать его правнучка Исабель; именно она вела меня сейчас среди рядов бочек и певучим голосом, сбиваясь иной раз со всеобщего на словечки из местного диалекта, рассказывала о том, как же делалось это обыкновенное волшебство.

– А вот здесь, – голос девушки разносился под высокими сводами подвала, – хранятся именные бочки. Вот этот oloroso был заложен в год рождения короля Фернандо V, и открыть бочку может только он сам, когда сочтет, что наступил достаточно торжественный момент.

– То есть этому хересу больше ста лет? – прикинула я возраст правящего монарха Спаньи.

– Сто двенадцать, – сказала Исабель.

– И что считается подходящим моментом для открытия бочки?

– Ну, например, король Владислав VI свою истребовал и открыл, когда отрекся от трона и передал корону сыну. Говорят, бочонок он три месяца допивал в охотничьем замке Ягеллонов вместе с соратниками, а потом уехал путешествовать по Сиаму и Чине. Инкогнито. Уже лет восемь путешествует.

– Я слышала, что его кто-то видел монахом в Джоканге, – задумчиво сказала я, проводя пальцем по обручам бочки, на которой было выжжено имя лорда Спенсера-Черчилля.

– Да-да, – кивнула Исабель. – Этот бочонок был заложен, когда он остановил Малакандскую бойню в тысяча девятьсот первом. И поскольку Великий Канцлер был убит сорок семь лет назад, этот бочонок никогда не будет вскрыт. Он мог завещать его семье, но… не стал.

Мы помолчали, отдавая дань памяти самому неоднозначному из политиков Бритвальда. Потом Исабель улыбнулась и потянула меня за рукав.

– Пойдем, я покажу еще кое-что…

На полу между пирамидами бочек стоял высокий фужер на длинной ножке; к нему была прислонена маленькая, совсем игрушечная лестница. На две трети он был заполнен светло-золотистой жидкостью.

– И кто приходит пить из этого сосуда? – спросила я с любопытством. – Домовые гоблины?

– Мыши, – ответила девушка, улыбаясь. – Здесь живет мышиное семейство, дедушка велел каждый день для них наливать в этот бокал мансанилью.

– С ума сойти, – искренне сказала я.

– Вот теперь вы готовы для того, чтобы начать пробовать херес!

Исабель повела меня наверх, в первый зал, где на пустых бочках уже была расстелена белая скатерть и расставлены бокалы. Компанию в дегустации мне составили еще два покупателя, такие же неофиты в изучении этого аристократического напитка, как и я.

В отель я возвращалась впечатленная и изрядно осоловевшая. Нет, на сегодня больше никаких дегустаций! Да и сеньорита Гонсалес Биасс, наследница империи, просмотрев мою программу, твердой рукой вычеркнула из нее многое. В том числе назначенный на вечер ужин с хересом и фламенко.

– Завтра вы идете на шоу наших лошадей, – сказала она, возвращая мне исчерканный листок. – Я тоже приду, очень люблю эти танцы, они дают такую энергию! Сядем в нашей ложе – это лучшие места в зале, если не считать королевских кресел. Советую сегодня легко поужинать и лечь пораньше, а с утра прогуляться… Куда бы?

Она задумалась, и я поспешила спросить:

– Говорят, у вас потрясающий собор, посвященный Единому. Это далеко от отеля?

– О, прекрасная мысль! Я пришлю младшего брата, он у нас историк. – В голосе Исабель звучала гордость. – Фернандо покажет вам собор Святого Дионисия, церковь Великой Матери – там выдающиеся мозаики – и еще, пожалуй, мавританскую крепость Альмохадов. А к полудню привезет вас к Школе верховой езды, я буду ждать там. Договорились?

Могла ли я не согласиться? А что программа сеньора Бенитеса отправилась к Темному, так это было даже и лучше.

2 октября 2183 года

Вот странно: вроде бы и ужин был легкий, и окно моей комнаты выходило в тихий сад, а спала я плохо. Просыпалась, вертелась и, стоило забыться, смотрела какие-то тягучие, занудные страшилки. Уже под утро, вынырнув из очередного скучнейшего кошмара, я встала, умылась прохладной водой и распахнула створки окна. Солнце еще только собиралось вставать, ночная тьма чуть посерела, но прямо возле моего подоконника на ветке апельсинового дерева устроилась небольшая серенькая пичуга и принялась самозабвенно петь. Скрип створки ее не напугал, она лишь