– А кроме того, – говорю я, – мы могли бы позаимствоватьчто-нибудь стоящее из капитанской каюты. Сигары небось есть – центов по пять заштуку наличными. Пароходные капитаны всегда богачи, получают шестьдесятдолларов в месяц; им наплевать, сколько бы вещь ни стоила, – они все равнокупят, если она им понравится… Супь в карман свечку, Джим: я не успокоюсь, покамы не обыщем весь пароход. Но, коли ты думаешь, что Том Сойер упустил бы такойслучай? Да ни за какие коврижки! Он бы это назвал «приключением» – вот как, ихоть помирал бы, да залез на разбитый пароход. И еще проделал бы это с шиком,уж постарался бы придумать что-нибудь этакое… Ты бы подумал, что эго самХристофор Колумб открывает царство небесное. Эх, жалко, что Тома Сойера здесьнету!

Джим поворчал немножко, однако сдался. Он сказал, чтоговорить надо как можно меньше, и то потихоньку. Молния как раз вовремяпоказала нам разбитый пароход; мы причалили к подъемной стреле с правого бортаи привязали к ней плот.

Палуба тут здорово накренилась и была очень покатая. Втемноте мы кое-как перебрались по уклону на левый борт, к капитанской рубке,осторожно нащупывая дорогу ногами и растопыривая руки, чтобы не напороться натали, потому что впотьмах не было видно ни зги. Скоро мы наткнулись назастекленный люк и полезли дальше; еще один шаг – и мы очутились перед дверью,открытой настежь, и – вот вам самое честное слово – увидели в глубине салонасвет и в ту же минуту услышали голоса.

Джим шепнул мне, что ему что-то не по себе и нам лучшеотсюда уйти. Я сказал: «Ладно», – и уже хотел было вернуться на плот, как вдругслышу – кто-то застонал, а потом говорит:

– Ох, не троньте меня, ребята! Я, ей-богу, не донесу.

Другой голос ответил ему очень громко:

– Врешь, Джим Тернер! Это мы и раньше слыхали. Тебе всегданадо больше других, и ты всегда получаешь, сколько хочешь, – а то, мол, донесуна вас, если не дадите. Но на этот раз мы тебе не поверим, напрасно тыстараешься. Во всей стране не сыщется предателя и пса подлое тебя.

К этому времени Джим добрался до плота. Я просто разрывалсяот любопытства; небось, думаю, Том Сойер ни за что не ушел бы теперь, ну так ия тоже останусь – погляжу, что такое тут делается. Я стал на четвереньки в узенькомкоридорчике и пополз к корме – и полз до тех пор, пока между мной и салоном поосталось всего одна каюта. Вижу, в салоне лежит на полу человек, связанный порукам и ногам, а над ним стоят какие-то двое; один из них держит в руке тусклыйфонарь, а другой – револьвер, целится в голову человека на полу и говорит:

– Эх, руки чешутся! Да и следовало бы пристрелить тебя,подлеца!

Человек на полу только ежился и все повторял:

– Не надо, Билл, я же не донесу.

И каждый раз человек с фонарем смеялся и отвечал на это:

– Верно, не донесешь! Вот уж это ты правду говоришь, можноручаться.

А один раз он сказал:

– Смотри ты, как клянчит! А ведь если бы мы его не осилилида не связали, он бы нас обоих убил. А за что? Так, зря. Потому только, что мысвоего упускать не хотели, – вот за что! Но теперь, я полагаю, ты никому большегрозить не станешь, Джим Тернер… Убери свой револьвер, Билл!

Билл ответил:

– И не подумаю, Джейк Паккард. Я за то, чтоб его убить» Такему и надо! Разве он сам не убил старика Хэтфилда?

– Да я-то не хочу его убивать; уж я знаю почему.

– Спасибо тебе за такие слова, Джейк Паккард! Я их незабуду, пока жив, – сказал человек на полу и вроде как бы всхлипнул.

Паккард, не обращая на него внимания, повесил фонарь настенку и пошел как раз туда, где я лежал в темноте, а сам сделал Биллу знакидти за ним. Я поскорей попятился назад шага на два, только палуба уж оченьнакренилась, так что я не успел посторониться вовремя и, чтобы они на меня ненаткнулись и не поймали, залез в каюту, как раз над тем местом, где они стояли.Тот, другой, двигался ощупью, хватаясь за стенки в темноте, а когда Паккарддобрался до моей каюты, сказал ему:

– Сюда, входи сюда.

Он и вошел, а Билл за ним. Но не успели они войти, как я ужезабрался на верхнюю койку, забился в самый угол и очень жалел, что я тут. Онистояли совсем рядом, ухватившись руками за край койки, и разговаривали. Я их невидел, но знал, где они стоят, потому что они пили виски и от них пахло. Япорадовался, что ничего не пил, только разница была невелика: они бы меня всеравно не учуяли, потому что я даже не дышал. Уж очень я перепугался. Да и ктобы мог дышать, слушая такой разговор? Они говорили тихо и серьезно. Билл хотелубить Тернера. Он сказал:

– Он говорит, что донесет, и обязательно донесет. Даже еслимы оба отдадим ему нашу долю, это все равно не поможет, после того как мыпоссорились да так здорово его угостили. Он нас выдаст, это уж вернее верного,я тебе говорю. По-моему, лучше его убрать.

– И по-моему тоже, – очень тихо сказал Паккард.

– Прах тебя возьми, а ведь я думал, что ты против! Ну что ж,тогда все в порядке. Идем прикончим его.

– Погоди минутку, я еще не все сказал. Выслушай меня.Стрелять хорошо, но можно сделать дело и без шума, если надо. Вот что я тебескажу: нечего так уж гоняться за веревкой на шею, когда можно сделать то, чтоты затеял, по-другому, нисколько не хуже и в то же время ничем не рискуя. Ведьверно?

– Еще бы не верно! А как же это устроить?

– Вот что я думаю: мы пошарим тут по каютам и заберем вещи,какие еще остались, а потом – на берег и спрячем товар. А после того –подождем. Я вот что говорю: пройдет не больше двух часов, как пароходразвалится и затонет. Понял? Тернер тоже утонет, и никто не будет в этомвиноват, кроме него самого. По-моему, это куда лучше, чем убивать. К чемуубивать человека, когда можно обойтись и без этого? Убивать и грешно, и глупо.Ну как, прав я или нет?

– Да, пожалуй, ты прав. А вдруг пароход не развалится и не затонет?

– Что ж, мы можем подождать часа два, там видно будет… Так,что ли?

– Ну ладно, пошли.

Они отправились, и я тоже вылез, весь в холодном поту, ипополз к носу. Там было темно, как в погребе, но едва я выговорил хриплымшепотом: «Джим!» – как он охнул возле моего локтя, и я сказал ему: