«От невежества к истине»; она начинается с дидактического заявления: «Цель описания моего обращения: да даст Господь силу этому рассказу – для Его славы и для обращения многих душ, подобных мне» [Скалдин 1914: 361–362, 365–366, 397–398,420-421,432–433][53]. Здесь тем не менее прослеживаются важные темы, которые регулярно появляются во множестве других опубликованных или неопубликованных свидетельств. Перед читателем предстает обычный человек, ищущий свой путь в переменчивом мире. Этот человек пытается найти решение социальных проблем то в религии, то в политике, он ищет спасения в русской народной религиозности, но находит теологическое решение ключевых вопросов в баптистской вере. Следует внутренний конфликт и конфликт с окружением, поскольку он покидает Православную церковь, однако он находит себя в зарождающемся сообществе русских евангеликов.

Скалдин начинает свой рассказ, описывая, как православный обряд пронизывал всю жизнь крестьян, противопоставляя этому укладу искушения, с которыми он столкнулся в городе, куда отправился искать работу. Скалдин родился в семье бедных крестьян в деревне Алмазово Орловской губернии. Юношей он покинул дом и ушел работать в шахты под Юзовкой. Его семья и друзья рано утром встали проводить его «на чужую сторону». Скалдин стоял с котомкой, где лежали его порты, лапти и несколько фунтов ржаного хлеба, а родители благословляли его иконами. Благочестивое прощание не принесло желаемого эффекта. По словам Скалдина, «то, что я приобрел здесь за два года, было не деньги, а лишь полное познание зла и разврата». Успешно дослужившись в армии до унтер-офицера, Скалдин женился, но вскоре оставил жену в деревне, а сам отправился на заработки в Одессу. Когда по прибытии в город все его деньги украли, он ударился в разгульную жизнь и стал думать о самоубийстве.

Именно в это бедственное для Скалдина время у него «проснулась совесть» и он «стал искать Бога всем сердцем». Он стал перечитывать молитвенники, которые ему дали на военной службе. Когда он поступил служить полицейским и переселился в казарму, он снискал себе уважение одних сослуживцев и насмешки других тем, что постоянно читал Библию и усердно пекся об иконах в красном углу. Он так неистово молился перед иконостасом в Пантелеймоновском монастыре, что однажды монах стал его прогонять, обвиняя в лицемерии [Там же: 365–366, 381–383]. Как и у многих баптистов, у Скалдина обращению предшествовало открытие заново своих православных корней. Постепенность процесса духовного пробуждения часто подчеркивалась в свидетельствах об обращении.

В свидетельстве Скалдина, как и в других свидетельствах, присутствует ясное осознание, что уход из родного дома несет в себе как угрозу серьезного жизненного бедствия, так и перспективу новых духовных открытий. В жизненных историях русских баптистов постоянно встречаются моменты, когда они покидают место своего рождения ради военной службы, образования и заработка или из-за войны и революции; этот мотив перекликается с мотивом духовного скитания[54]. Один молодой человек, обратившийся в Сибири в 1920 г., куда он бежал вместе с семьей от голода, свирепствовавшего в Москве, позднее вспоминал: «Бог послал нас в Сибирь, как Моисея в пустыню, чтобы мы могли встретиться с Господом. Живя в Москве, мы бы не имели этой встречи с Ним» [Фадюхин 1993: 64][55].

Хотя рассказы об обращении составлялись в первую очередь так, чтобы их читатели обратились к спасению через Баптистскую церковь, они отражают социальную реальность текущего дня. Чиновники и церковные деятели одинаково отмечали, что крестьяне, уходящие в город на заработки, сыграли значительную роль в распространении новых религиозных взглядов. Губернатор Тамбовской губернии, к примеру, в значительной степени объяснял распространение баптистских идей в своей юрисдикции именно этой причиной. В письме 1912 г., направленном в Департамент духовных дел Министерства внутренних дел, он писал: «Отправится православный крестьянин на заработки на Кавказ, в Донскую Область, в Петербург, в Москву… проживет в сектантской среде год-два и возвращается домой крещенным баптистом к соблазну своих родственников и односельцев» [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 194, л. 216 об. – 17, 40с]. В 1920-е годы мобильность населения, способствовавшая новым обращениям в баптизм, вызывалась уже не только трудовой миграцией и военной службой, но также принудительным переселением, голодом и анархией, сопутствующей войне и революции. В журналах «Баптист», «Христианин» и «Баптист Украины» в этот поздний период часто встречается сюжет о том, как обращенные солдаты, возвращаясь с фронта, организуют баптистские общины у себя на родине, см., например, [Бурунов 1925: 55; ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 19–20, папки «Боровков», «Заборовский»].

Как и Скалдин, большинство авторов описывали период, когда греховность мира становилась для них очевидной. Это могло быть вызвано осознанием собственной порочности, ищущей наслаждений, или зрелищем неустройства и беспорядочности общественной жизни. Иван Никонович Иванов, поступавший в библейскую школу, пятнадцати лет от роду оставил деревню и стал подмастерьем в литейном цеху слесарного завода. До двадцати лет он вел тихую жизнь, исправно посещал церковь и дотошно исполнял православные обряды. Но потом он «вкусил порок пьянства», и, по его словам, «тогда уже у меня была мрачная и суровая жизнь, жизнь земная казалась чем-то необъяснимым, и до 1919 года уже не хочу описывать больше, в каких положениях я находился» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 76]. Николай Иванович Зюбанов, поступавший на библейские курсы для местных активистов, которые организовали в Ленинграде в 1924 г. евангелики, начал работать в шахте, окончив начальную школу в тринадцать лет. Его прежняя забота о своей душе угасла, поскольку «худые сообщества товарищей развратили добрые нравы, и я опустился на дно греха, порока, обмана, картежный игры, неуважения старших, сквернословия и даже неверия» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 70].

Находившиеся на пути к обращению стремились к освобождению не только от беспорядочной жизни, но также от неустройства в обществе, от общественной морали и человеческих отношений, которые не соответствовали их идеалам. Когда Скалдин начал искать Бога, попробовав пожить бутылкой и весельем, ему стало мучительно стыдно оттого, как прежде он находил наслаждение в том, чтобы осуществлять свою власть над подчиненными во время военной службы. Иосиф Иванович Вольский, машинист из Минска, испытывал тяжкую вину за то, что сдал своего отца в политический сыск после революции [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 312, л. 31]. Борис Алексеевич Боровков написал, что был «свидетелем больших событий (Гражданская война, в Поволжье голод), и все это убеждало меня в том, что слово Божие сбывается, а народ без Христа и Его любви гибнет» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 319, к. 1, дело Боровкова]; см. также [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 319, дело Заборовского; ГМИР,